— Много, ваше величество, — смутился Левенгук.

— Не много, Антон Иванович. За новый мир даже мало. Алексашка, рассчитайся с господином Левенгуком. И проводи его, а там возьмёшь обещанную книгу.

Меншиков вернулся скоро, принёс большую книгу в тёмном переплёте. Лефорт прочёл и перевёл латинское название её: «Тайны природы, открытые Антонием Левенгуком при помощи микроскопов».

— Приедем домой, надо перевести на наш язык. Петька Ларионов зря, что ль, латыни обучается, — сказал Пётр. — А ты что такой кислый, Алексаха?

— Так ты, мин херц, за какую-то фиговину отвалил тысячу, небось скиснешь. Опосля опять зазудишь: куда потратил, мот?

— Это не фиговина, Данилыч. Это большое научное открытие. Да, да. Может, тебе обидно, что у тебя полон рот этих тварей? Так не горюй, у нас у всех их не меньше. Важно, что мы открыли для себя новый мир, и всё благодаря ему — Левенгуку.

Как ни спешил Пётр в Вену, он не отказывал себе в удовольствии посещать в каждом городе музеи, фабрики, мастерские. А в Лейпциге от души настрелялся из пушек и мортир, показав присутствующим, как это надо делать — заряжать быстро, попадать в цель точно.

В Дрездене — столице Саксонии — встретили Петра со всей возможной пышностью и искренней признательностью за польскую корону курфюрсту Саксонскому Августу. Здесь понимали, кому обязаны были королевством Польским.

Однако новоиспечённого короля в Дрездене не оказалось, Август был в Варшаве, и принимал Петра наместник граф Фюрстенберг.

Что портило настроение Петру, так это толпы зевак, жаждавшие лицезреть русского царя. Фюрстенберг провожал его до отведённой для русских резиденции в центре города. Однако, увидев толпу возле дома, где предполагалось его поселить, Пётр сказал наместнику:

— Граф, или вы уберёте зевак, или я немедленно уеду из Дрездена.

Фюрстенберг приказал охране оттеснить толпу, и по образовавшемуся коридору Пётр прошёл в резиденцию, надвинув на глаза шляпу.

Из нескольких комнат, отведённых русским, он выбрал себе самую маленькую.

— Но это лакейская, ваше величество, — сказал Фюрстенберг.

— Ничего. Зато я никого беспокоить не буду.

— Что вы имеете в виду?

— Мне сказали, что здесь рядом кунсткамера.

— Да. Совершенно верно.

— Я намерен её посетить.

— Завтра?

— Нет. Сегодня после ужина.

— Но почему не днём, ваше величество?

— Днём я иду в цейхгауз, граф. У вас, говорят, богатейший артиллерийский парк.

— Да. Это верно. Ну что ж, — вздохнул граф, — тогда придётся вызвать смотрителя кунсткамеры.

— Пусть откроет, зажжёт канделябры и уходит.

После ужина все улеглись спать, а Петру с Меншиковым действительно постелили в лакейской, поскольку от неё было ближе к выходу.

— Мин херц, ты надолго? — спросил Алексашка.

— Откуда я знаю. Спи.

— Ничего, я подожду тебя, — сказал Меншиков и даже не стал тушить свечи.

Ждал час, другой и не заметил, как задремал. Проснулся уже утром, при свете дня. Свечи в шандале давно догорели и погасли, а Петра всё не было. Наконец появился бомбардир.

— Ты где был? — удивился Меншиков.

— В кунсткамере.

— Всю ночь, что ли?

— Выходит, так. Успел только две залы осмотреть. Очень интересно, очень. Вернёмся домой, будем свою кунсткамеру строить.

— А спать когда будешь?

— Какой тут «спать»? Позавтракаем, поедем в цейхгауз. А после обеда надо быть у курфюрстины Анны, а вечером на ужине у наместника.

В цейхгауз Пётр отправился с графом, по дороге заехали в крепость, взошли на стену, на знаменитую Брюлеву террасу, откуда открывался прекрасный вид на Эльбу.

— Ну как? — спросил Фюрстенберг, имея в виду впечатление от столь прекрасной панорамы. Однако бомбардир заметил:

— Да отсюда можно простреливать весь фарватер, — чем весьма обескуражил графа.

В цейхгаузе их уже ждала группа офицеров во главе с полковником. Граф обращался к высокому гостю, как тому было угодно. И представил офицерам соответственно:

— Господа офицеры, прошу любить и жаловать, герр Питер, лучший бомбардир России.

Офицеры, слава Богу, оказались понятливыми, об этом инкогнито слышали, ещё когда «лучший бомбардир» только подъезжал к Дрездену.

Однако когда начался осмотр пушек, к всеобщему удивлению, герр Питер оказался действительно докой в артиллерии. Он говорил о пушках то, чего многие офицеры никогда не слышали.