Пусть этим занимаются хоть экзекуторы, хоть солдаты, хоть ведьмы - мне плевать. Я туда не полезу. Нужно быть полоумным, чтобы хотя бы подумать об этом.

–  Когда христианские палачи закончат зачистку, гримуар окажется потерян на ближайшую сотню лет... Или его все-таки запечатают, кажется в прошлый раз у них почти получилось.
–  Кензо вздохнул.
–  А мне гримуар нужен целым и невредимым...
– он заметил мою реакцию, и, усмехнувшись, продолжил.
– Не весь, разумеется. Всего пара страниц из третьей четверти восьмого круга.

Сначала я не понял, что именно он сказал. А потом...

–  ДА ТЫ РЕХНУЛСЯ, ДОЛБАННЫЙ МАРАЗМАТИК!
–  только сейчас я понял, что у меня в обеих руках застыли клинки Азазель и Люцифер.
–  Сам подыхаешь, так еще и весь остров с собой забрать хочешь? Ты хоть представляешь, [что] может вылезти на зов?

Кензо рассмеялся. Кажется, мой крик его даже не задел. Хотя... скорее всего он именно этого и ожидал. Другую реакцию на настолько грубое нарушение главной заповеди любого мага представить трудно.

[В мире есть вещи, которые лучше не знать. В мире есть существа, которых лучше не призывать. В мире есть сущности, к которым лучше не обращаться.]

Зависит от того, кто ты, конечно. Но тварей из Quiauhticue лучше не поминать даже в мыслях. Я так даже и не вспомню сразу гримуаров посерьезнее. "О Пастырях", разве что. Все-таки европейских тварей церковь изрядно прополола в свое время. Господи, я, чернокнижник из семьи чернокнижников, радуюсь победам церкви. Услышала бы Хозяйка - вовек не отмазался бы.

–  Я знаю, что делаю, Стефан.
–  он покачал головой.
–  И ты в любом случае выполнишь то, что я тебе прикажу. Выполнишь с максимальным старанием и прилежанием. Потому что когда ты вернешься с книгой, я подпишу тот документ, на который ты так надеешься.

Дьявол! Старик знал, на что меня цеплять, и прекрасно понимал, на что давить. Отказать я просто не мог. Не когда на кону стоит все, что я имею, потеряю и буду когда-либо иметь. Вот чем я вообще думал, когда заключал тот гребаный контракт?

Ах да, ничем. Мне просто было больно.

–  Сегодня приезжают родственники. Ты точно хочешь, чтобы я уехал?
–  последний шанс. Твое завещание же порвут и устроят дележ наследства над не успевшим остыть трупом.

Кензо покачал головой.

–  Еще пару месяцев я продержусь. Их тебе хватит.
–  я вздохнул, и сдался.

Он был полностью уверен в том, что говорит и делает. А значит мне придется отправляться в самое опасное местно на планете, чтобы скопировать пару страниц из книги, за владение которой на владельца ополчится весь мир. Просто превосходно.

–  Хорошо.
–  я пожал плечами.
–  Отправляюсь я, в лучших традициях, без снаряжения и снабжения? Чтобы на смертника лишнего не тратить.

Кензо снова покачал головой. Какой-то он уж очень терпеливый сегодня.

–  Нет, Стефан. Ты отправишься, набив рюкзак артефактами, а карманы - толстыми пачками долларов.
–  он усмехнулся.
–  Можешь взять из моих запасов все, что посчитаешь нужным.

Ох, какая же щедрость. Можно подумать, все эти артефактики тебе еще пригодятся. Да и к тому же... Не, он что, серьезно?

– Можете оставить их себе, отто-сан.
– я внимательно посмотрел ему в глаза. В эти два гребаных черных тоннеля, от одного взгляда на которые начинает трещать шея.
– Или я получаю карт бланш на воздействия, или за ритуалами вы можете отправляться сами.

Наглею, господи, как же я наглею. Но ему и правда нужен этот ритуал - и у него почти не осталось ни времени, ни сил чтобы торговаться. К тому же, это действительно в его интересах - на личных силах я не вытяну и пару стокновений с кем-то серьезнее человека. Так что придется вам раскошелится, Кензо-сан.

Старик покачал головой, и резко прикоснулся тремя пальцами к моему лбу. Темная вспышка, короткая боль во всем теле, горячая, почти огненная волна, прошедшая от лба до пят - во рту появился стойкий привкус крепкого до терпкости черного чая. Метка вспыхула - и к золотому символу бабочки на плече прибавился черный однокрылый орел. Отлично. Просто превосходно.

Я его дожал, черт побери!

Не прощаясь вышел, почти вылетел из кабинета. Хотелось смеяться и танцевать, меня покачивало, будто после трехсот грамм коньяка, и... Постепенно эйфория уходила, заменяясь привычной болью.