Оттащив шезлонг на несколько метров от террасы летнего домика, Ульрих Фогтман вот уже час изучал газеты, которые купил, съездив после завтрака в киоск к курортному отелю. Позади, в плетеном кресле, которое слегка поскрипывало при малейшем ее движении, устроилась Элизабет. Какое-то время было слышно и тихое позвякивание вязальных спиц. Но сейчас, видимо, она отложила вязанье и углубилась в одну из тех книг, что шеренгой выстроились на книжной полке в гостиной: романы, биографии, психологические репортажи-исповеди и даже справочник-путеводитель по Дании. Это была целая библиотечка, специально подобранная для летнего отдыха, однако для себя он ничего в ней не нашел. Он, правда, заметил, что в газетном киоске продаются и немецкие книги, дешевые карманные издания. Можно было купить несколько детективов, но его не соблазнили даже детективы. Он еще не успокоился, хотя был здесь уже несколько дней.

Странно, что его так раздражает это безделье. Словно его затормозили на полном ходу и теперь силой заставляют отдыхать, ничего не делать, залечь в шезлонг и, что называется, отключиться, гулять по пляжу, плескаться в море и вообще предаться бездумной лени. А ему все хуже и трудней удается изобразить радость блаженного отдыха, хотя это наименьшее из того, что от него ждут. Он постоянно чувствовал на себе настороженные взгляды Элизабет, от него они не укрылись, но он по возможности старался их не замечать. ИI все же иногда их взгляды скрещивались. Тогда она, набравшись храбрости, с робкой улыбкой спрашивала: «Тебе хорошо?» И он всякий раз с улыбкой бросал в ответ: «Конечно, замечательно», — или что-нибудь в том же духе. И это было все, чем он мог смягчить разочарование, которое читал в ее глазах.

— За много лет впервые отдыхаем вместе, — сказала Элизабет, когда он, на неделю задержавшись из-за срочных дел, приехал сюда на своей машине. В ее словах ему послышался мягкий, угасающий упрек, за которым пробивались нотки надежды, и он постарался тут же осторожно отгородиться от столь прихотливого сочетания эмоций.

— Вряд ли это можно так назвать. Мы же не одни. Весь клан тут.

— И все же, — возразила она, — у нас будет много времени, чтобы побыть вдвоем. А кроме того, можно ведь и отделиться.

— Ты считаешь?

И она ответила:

— Ну конечно. Все в наших руках.

Видимо, она с самого начала хотела дать ему это почувствовать. Ведь, когда он приехал, встречала его она одна. Остальные отправились на пляж, вероятно, она их выпроводила, приговаривая: «Поезжайте, поезжайте, а я тут побуду».

Вся семья звала, что Элизабет любит побыть одна. И он тут же представил себе, как она подметает полы в доме, вытирает пыль, а потом застилает в спальне вторую кровать. Потом она, наверное, вышла на воздух, устроилась с книгой или вязаньем на небольшой террасе, сложенной из серых бетонных плит, и стала его ждать. И когда поздним утром, сверяясь с рисунком, который она ему прислала, он вырулил из ближайшего перелеска, он сразу увидел ее возле первого из двух деревянных домиков, словно она сама, тотчас вскочившая с кресла и радостно замахавшая ему рукой, — тоже знак на ее рисунке. В этой незнакомой местности, которую он знал только по фотографии, Элизабет тоже показалась какой-то необычной, будто он видит ее впервые. Да, это она, его жена, она попросила его сюда приехать. Всю дорогу, пока ехал по Ютландии, он избегал думать о ней. Загнал свои страхи глубоко внутрь и старался отвлечься от неприятных мыслей. Они прекрасно проведут эти две недели, внушал он себе. И сейчас, увидев ее на фоне этого пейзажа, вдруг ощутил прилив нежданной уверенности: все будет хорошо.

Место было тихое, в стороне от дороги, вдали от туристов и курортников; до моря отсюда больше часа ходьбы. Ютта и Андреас обнаружили эти два домика с замшелыми, поросшими травой крышами в прошлом году и сразу сняли их и на следующее лето. На сей раз сюда съехался весь семейный клан. На первой открытке, в которой Элизабет извещала его о благополучном прибытии, расписались все. Но сейчас не видно было ни Ютты и Андреаса с их дочурками, ни Кристофа, ни старого Патберга. Одна Элизабет, стоя у порога, широкими взмахами руки показывала ему, чтобы подъезжал прямо к дому, где уже стоит ее машина.

— Вот и ты. — Она обняла его. — Как доехал?

— Благополучно. Да и погода хоть куда.

— Скандинавский антициклон, — объяснила она. — У нас тут все время солнце с утра до вечера. Видишь, как сухо?

— И как ты загорела...

Она улыбнулась, осчастливленная его взглядом, и только тут он заметил, что на ней новое летнее платье. Крупный, броский узор придавал ему очень датский вид, наверняка платье было куплено в одной из курортных палаток, на которых снаружи вывешены соломенные шляпы и пестрые мячи в сетках. Около последней бензоколонки, где он остановился справиться о дороге, он видел в киоске такие платья.

— Да, — сказал он, — вид у тебя отдохнувший. Ты очень помолодела.

— Погоди, — ответила она. — Через пару дней и ты загоришь не хуже.

Голос ее звенел ликованием и счастьем, которых он в себе совсем не чувствовал и не мог вызвать. Больше всего ему хотелось сейчас сказать ей: «Не спеши, дай мне сперва прийти в себя. Не требуй слишком многого. Я еще не приехал».

Вместе они внесли багаж в дом и сложили на кровать в спальне.

— Вот здесь спишь ты, а здесь я, — сказала она.

— А остальные?

Кристоф и старый Патберг спали в соседней комнате.

В узком проходе между кроватями они стояли почти вплотную, и он подумал: если бы все у нас было как надо, мы бы не разговаривали попусту, если бы все было как надо, мы бы уже легли...

Наверное, она думала о том же. Ведь она все устроила, чтобы встретить его наедине. Быть может, надеялась, что здесь у них все начнется сначала. Но почему она всего ждет только от него и ничем, кроме радостной болтовни, своей надежды не выказала?