А раз так — они снова вернулись в гостиную. Она сварила кофе, и они уселись друг против друга в креслах перед домом.

Что-то было упущено, что-то неуловимо осталось по-старому. Ему сейчас это было безразлично. Яркое солнце уже начинало припекать, но легкий бриз приятно смягчал жару. Кофе получился отменный и сразу его взбодрил.

Он сказал, что ему здесь нравится, что здесь сразу чувствуешь себя другим человеком, что завтра он тоже поедет на пляж и еще что-то в том же духе.

Вот тогда-то она и заметила, что они впервые за много лет отдыхают вместе и что теперь, если им захочется, у них будет много времени друг для друга.

Пока что они пользовались этим временем не слишком удачно. Отдых не сблизил их, только все больше погружал в неизменно ровную дружескую привязанность, в которой было что-то искусственное и натужное, — не потому, что у них были поводы к ссоре, а потому, что, оставаясь наедине, они не могли вести себя иначе.

Ему, видимо, вовсе не стоило приезжать. Это была ошибка. Он чувствовал, как день ото дня в нем накапливается раздражение. Вот он сидит в шезлонге, просматривает спортивные заметки и светскую хронику, потому что ни на чем более серьезном просто не способен сосредоточиться, изучает гороскопы и брачные объявления, а тем временем на фабрике, где у него занято шестьдесят рабочих — на треть больше, чем в прошлом году, — кипит работа. Минувший год был крайне напряженным, и завершить его удалось с наилучшим балансом, таких показателей у него еще ни разу не было. Наконец-то он сумел переломить тенденцию к спаду, наметившуюся в предыдущие годы. Кроме того, он выкупил доли Рудольфа и Ютты, брата и сестры Элизабет. Это было совсем непросто, ведь одновременно потребовались крупные дополнительные вложения, чтобы выполнить мюнхенский заказ. Ему пришлось приобрести новый автофургон с прицепом, новый наполнительный автомат, расширить котельную и склады. Но его банк, как только он ознакомил руководство с условиями заказа, охотно и щедро пошел ему навстречу, благодаря чему он смог рассчитаться по всем платежам. Размах требует риска, а рисковать легче в одиночку, без трусливых всезнаек на борту. Теперь невыкупленной осталась только доля его тестя, и еще два-три года Фогтман, видимо, вынужден будет терпеть советы и воркотню Патберга, пресекая робкие попытки старика встревать в дела фирмы.

Да, приезжать не стоило, особенно сейчас. Тревожный сигнал из Мюнхена не слишком, впрочем, серьезный, теперь не давал ему покоя. Дней десять назад позвонил прокурист новой торговой фирмы и попросил о пролонгации третьего векселя. Объяснения его звучали вполне убедительно. Фирма начала расширение сети супермаркетов, при таком масштабе работ временные финансовые затруднения — дело обычное, и вполне естественно, что от него, будущего главного поставщика, ждали понимания в этом вопросе.

Собственно, ничего особенного в самой просьбе не было, разве что он ничего подобного не ожидал. Это было неожиданно, но в порядке вещей. Теперь, задним числом, он даже удивлялся, насколько его все это встревожило. Ибо в первый момент он даже решил написать Элизабет в Данию, что не сможет приехать. Но когда уселся за стол и принялся писать письмо, причины, на которые он хотел сослаться, ему самому показались смехотворными, все это в любом случае не стоило того, чтобы лишний раз выслушивать назидательные тирады Патберга. Он скомкал начатое письмо, твердо решив ехать и ничего не говорить ни Патбергу, ни Элизабет. Всегдашний довод, с помощью которого он из года в год уклонялся от таких поездок — у него, мол, летом самая работа, — на сей раз послужит доказательством от противного: он едет, значит, в делах полный порядок. «Все идет хорошо, — написал он Элизабет. — Я приеду, как обещал, и очень этому рад».

Тут он, конечно, немного покривил душой. Ничуть он не был рад, просто решил на сей раз устроить себе отпуск, но твердость этого намерения подтачивалась страхом, который по мере приближения отъезда давал о себе знать все чаще. Правда, на него в это время со всех сторон навалилось множество самых разных дел. В службе сбыта нужно было пересмотреть калькуляцию ассортимента. Цены на лимонад и молочные продукты они оставили без изменений. Зато конъюнктура позволяла поднять цену на некоторые овощные консервы. В промежутках между деловыми визитами в суд и в банк нужно было обзвонить задолжавших клиентов. А тут еще инженер, руководивший строительством новой котельной, просил о встрече, потому что возникли осложнения с прокладкой труб. Из котельной его вызвали на склад, куда поступила слишком большая партия грузов. В тот же день ему пришлось уволить одного рабочего, уличенного в краже, а назавтра нанять двух новых. Он посещал и принимал клиентов, кое-как управлялся с текущей корреспонденцией, но вот до папки новых рекламных проспектов, разработанных его агентством, руки не доходили. Он взял эти проспекты домой, в досаде все исчеркал: много слов и мало выдумки. На следующий вечер надо было обязательно поужинать в коммерческом клубе, где он давно не показывался. В другие вечера, когда бывал слишком измотан, он оставался дома у телевизора. И все эти дни, стоило ему на секунду отвлечься от дел, особенно перед сном, когда он один ложился в огромную кровать, в глубине души вдруг шевелилось смутное, подспудное беспокойство: у них с Элизабет не все ладно. Уже несколько месяцев — подумать только, месяцев! — они не спали друг с другом.

Это охлаждение, отдаление — если его можно так назвать — произошло почти незаметно, и, даже осознав это, он не решился посмотреть правде в глаза, мысленно сославшись на множество вполне уважительных причин: в это время он часто бывал в отъезде, да и работы было действительно невпроворот, кроме того, Элизабет долго мучилась сильной простудой и, чтобы не заразить его — ведь он-то не мог позволить себе ни дня болезни, — ночевала в другой комнате. Были и другие дни, когда от него ничего не зависело, да и не молодожены они, в конце концов, — после восемнадцати лет брака.

Но именно сейчас, когда он вывел фирму на рискованный курс, ему, как никогда, нужно полное согласие с женой. Нужен надежный тыл, а это значит — ни в чем не оставаться должником и оправдывать все ожидания, которые на него возлагаются. Он хотел чувствовать под ногами твердую почву и именно поэтому согласился приехать в Данию, уповая на то, что там, на отдыхе, его отношения с Элизабет наладятся.

Приняв решение, он рассчитывал хотя бы на время забыть об этой тревоге, как забываешь о мелком деле, для улаживания которого уже установлен день и час, намечено время и место. Но чем ближе был день отъезда, тем настоятельней и неотвратимее надвигалось на него и смутное беспокойство, и когда наконец этот день настал и он, по-летнему, или, как ему теперь казалось, скорее по-отпускному одетый, сел за руль и тронулся в путь, ему вдруг стало ясно, что тревога эта не где-то вовне, а в нем самом.

И тут на него внезапно нахлынуло чувство тщетности всех устремлений, нередко посещавшее его и раньше. К чему все эти усилия? Разве ему это нужно? Он увяз в поддельной жизни. Вся его жизнь — подделка, и чем больше он утверждается в ней, тем больше подделывается сам. Но разве этого он хочет? Он ищет настоящего, а находит одну фальшь. И стараясь уверить себя, что подделка и есть подлинность, становится фальсификатором. Впрочем, хороших фальсификаторов, мастеров своего дела, не изобличают, даже если они подделывают собственную супружескую жизнь. Ну а он и тут всего лишь посредственность, долгие годы он неумело подделывал собственный брак и сам себе боялся в этом признаться. А теперь ему захотелось большего правдоподобия. Ему и ей захотелось правдоподобия. Чтобы фальшивка выглядела поубедительней. Неужто он не понимал этого раньше? Тогда зачем же он как безумный несется по автостраде, будто впервые это осознал? Иногда весь мир кажется ему гулким туннелем, по которому он мчится сквозь пеструю, свистящую пустоту.

Вечером у него вышла ссора с Патбергом, внезапность которой всех неприятно поразила. Они ужинали, и Элизабет, только что веселым отпускным голосом позвавшая всех к столу, вскользь упомянула о Рудольфе, который, мол, наверное, скучает ва вилле один-одинешенек, если не считать двух его охотничьих собак. Без всякого перехода и с резкостью, его самого удивившей, Ульрих в ответ заметил, что если бы у семьи была хоть капля здравого смысла, то Рудольф и Патберг давно бы освободили виллу, которую следует поскорее отремонтировать и сдать внаем.