— Я буду краток, господин Фогтман, тем более что времени у нас немного. Собственно, я хотел сообщить вам только одно: хотя фирма процветает, в настоящий момент она почти неплатежеспособна. И вызвано это одной-единственной причиной: бельгийский владелец, господин Хохстраат, самым безответственным образом изымает из дела свой капитал.

Кирхмайр умолк. Видимо, ему предлагалось переварить эту новость. Но он ничего не чувствовал, только опустошенность, будто самое страшное уже позади. Наконец, спросил:

— А почему Хохстраат это сделал?

— Я слышал, — отвечал Кирхмайр, — он ввязался в какое-то сомнительное предприятие с танкерами и понес большие убытки. И вот теперь, чтобы их покрыть, забирает у нас свой капитал.

— Все равно не понимаю. Дойную корову какой прок резать?

— Я и сам об этом думал, — согласился Кирхмайр, — но, видно, у него нет другого выхода.

Снова повисла пауза, собеседник словно спрятался в укрытие и затаился. У Фогтмана вдруг возникло чувство, будто он тычется в темной комнате с завязанными глазами, а кто-то другой или другие наблюдают за ним, ждут, что он предпримет, куда повернет в поисках выхода, которого, быть может, и нет вовсе. Наконец он сказал:

— Что-то в этом роде я предчувствовал.

— Правда? — удивился голос, который Фогтману все труднее было связать с воспоминанием о недавнем разговоре. — Это обнадеживает. Наверное, у вас уже есть план?

— План? Какой план?

— Как вам спасти ваши деньги.

Страх сковал его по рукам и ногам, внутри все сжалось. Хорошо еще, Кирхмайр не видит, как он потрясен этой фразой.

— Что вы пытаетесь разнюхать? — спросил он резко.

— Я? Упаси бог! Я хотел только в сугубо личном порядке поделиться с вами своими тревогами и опасениями моих коллег, которые, как и я, не хотели бы потерять работу Вы ведь не против, если я тоже приду на ужин?

— Да нет. Почему я должен быть против?

— Видите ли, господин Фогтман, вполне возможно, что между нашими и вашими интересами не так уж мало общего. Мы видим единственный путь к спасению: фирма должна сменить владельца. Сколько я понимаю, господин Урбан склоняется к той же мысли.

Он что — сумасшедший? Во что его хотят втянуть? В нечестную игру, в заговор? Он не верил своим ушам, он отказывался понимать эти намеки, сколь бы откровенно они ни звучали. Ему купить фирму? Бред!

— От чьего имени вы звоните? — сухо осведомился он.

— Упаси бог! — вскричал Кирхмайр. — Я и двое коллег посоветовались и решили вам позвонить. До этого мы были у господина Урбана и изложили ему наши опасения. Мне кажется, он думает так же, как мы.

— Я понятия не имею, о чем думаете вы и о чем думает господин Урбан. Я хочу одного: получить обратно свои деньги, как и положено во всяком солидном деле.

— Это бы, конечно, лучше всего, — отозвался Кирхмайр. — Пожалуйста, извините меня за эту поспешность. Я просто хотел вас подготовить к тому, что сегодня вам будет сделано конкретное предложение. И обрисовать подоплеку. А еще, чтобы вы не отказывались с ходу, хочу вам сказать: и с моей стороны, и со стороны моих коллег вы можете рассчитывать на всяческую поддержку. Полагаю, руководители всех филиалов думают точно так же. Но еще раз прошу: никому ни слова о нашем разговоре.

— Хорошо. Спасибо, — бросил он.

Не дожидаясь ответа Кирхмайра, он положил трубку. Впрочем, тот, видимо, сделал то же самое.

Он встал, прошелся по комнате, остановился. Все услышанное казалось невероятным, словно сон, и подробности разговора уже начали расплываться в памяти. Остался неприятный осадок, будто кто-то пытался втереться к нему в доверие с явной целью обмануть или будто он говорил с болтливым сумасбродом. Хотя дело тут не в Кирхмайре, а в ситуации, которая толкнула его на этот шаг, вот ситуацию-то и нужно разгадать. Пусть побуждения Кирхмайра ему ясны, но ситуацию тот, видимо, обрисовал достоверно. Надо попытаться прокрутить все еще раз. Итак, бельгийский владелец где-то попал в переплет и забрал из фирмы свои деньги. Он считал, что может себе это позволить, ведь оборот неуклонно возрастал. Но тем временем от поставщиков набежали просроченные векселя, как вот его вексель, к примеру. И если сейчас опротестовать этот вексель, а за ним и остальные, банкротство неминуемо. Чтобы этого не допустить, Кирхмайр и Урбан — либо каждый на свой страх и риск, либо сговорившись — решили круто сменить курс и попросту выбросить бельгийца за борт. Ну что ж, это понятно. А его втягивают, потому что он основной поставщик и больше других увяз в этом деле. У него на руках самые сильные козыри, чтобы загнать бельгийца в угол и вынудить к продаже. Один вексель уже просрочен, а за ним через каждые две недели последуют новые, — по-видимому, это достаточно опасное оружие, особенно если к нему присоединятся другие поставщики и предъявят свои векселя. Такая угроза должна подействовать, тут любой спасует.

Пожалуй, Урбан верно все оценил. Главное — выждать. Улучить подходящий момент, тот кратчайший, едва уловимый миг, когда противник раскроется, — точным ударом любого уложить можно. Спокойно, думал он. Только не терять головы. Я и так слишком далеко зашел. Не надо торопить события. Первым делом я потребую самой тщательной проверки всей документации. Это надо Лотару поручить. Мы все вверх дном перевернем, каждый уголок обшарим. Любую мелочь, как рентгеном, просветим — нет ли где затемнений. Может, позвонить ему сейчас же, посоветоваться и предупредить, чтобы в случае чего сразу приезжал? Может... Нет, надо успокоиться, лучше пока ни о чем таком не думать. Но помечтать-то можно… Руководство фабрикой он передоверит заместителю, а сам по меньшей мере три недели из четырех будет жить в Мюнхене. Тиски, в которых он бьется все эти годы, ослабнут, он сможет наконец вздохнуть посвободнее. Отсюда, из Мюнхена, он будет управлять своей империей, всеми двенадцатью филиалами, и при этом будет сам себе поставщиком, это же оптимальная ситуация, прежде всего для финансового планирования! Даже Патберг должен это понять, но все равно он будет сопротивляться и может испортить все дело, если не припереть его к стене, пригрозив, что в противном случае они потеряют не только деньги, но и клиентуру.

Ну а потом? Что значит «потом»? До этого еще далеко. Нельзя уноситься в заоблачные выси, у него должна быть ясная голова, чтобы правильно все решить. Правильно? А что значит «правильно»? Правильно для меня, уточнил он. Для меня правильно.

Он купит себе здесь, в Мюнхене, шикарную квартиру в старом доме. Его будет навещать Дорис или Катрин, а может, и та и другая. У него будут деньги, и он наконец-то ощутит, что такое свобода. Деньги — это синоним слова «жизнь», вернее, это сама радость жизни, ведь почти все, к чему устремлены людские желания, помыслы и страсти, можно купить. Либо получить в качестве бесплатного приложения к вещам, которые покупаешь: например, свободу и праздность и все неисчислимые возможности, все необъятные перспективы, которые даруются человеку вместе со свободой и праздностью; а еще власть, и преклонение других, и, вполне вероятно, любовь, если, конечно, в ней вообще будет нужда при таком-то счастье. Ведь счастье — это пьянящее чувство восторга, когда кидаешься в пучину жизни, смело ныряешь в глубины, зная, что тебя вынесет наверх, на гребень новой волны, зная, что не утонешь, что непобедим. Да, и чем больше у тебя денег, тем больше простора под этим небом, тем больше у тебя места в этом мире. Хочешь — живи в вилле с огромным парком, хочешь — ютись в жалкой лачуге. Можно позволить себе и пожить бедняком, если ты богат. Да, только так, отбросив кисленькую мораль и сантименты, надо смотреть на вещи. Ибо победителю достается все, а побежденному — ничего, и только ради этого стоит жить, ловя миг удачи.