Катрин и Оттер танцевали. Оттер держался чуть скованно. Правда, с ней ему было легко, и он успешно лавировал в толпе танцующих. Следующим номером певец выбрал слоуфокс, сентиментальный и навевающий грезы. Обнаженная рука Катрин обнимала Оттера за шею, его рука лежала у нее между лопатками. Зеленовато-серые глаза Катрин смотрели куда-то в мглистый, мерцающий огнями свечей воздух.

— Куда ушли все эти годы? — проговорил Фогтман.

Фогтман с Катрин вернулись к себе под утро. Райхенбах, который жил в другом крыле, попрощался и ушел. Оттер проводил их до самой двери номера, и Катрин все это время была говорлива и оживлена. Но как только Фогтман запер дверь, она в изнеможении упала в кресло.

— Не могу больше, Ульрих. Я совершенно без сил. Боже, бедные мои волосы! Всю насквозь продымили.

Он снял ботинки, пиджак, галстук и принялся расстегивать рубашку. Катрин не двигалась, лишь тоненько зевнула. Туфли она скинула и от этого казалась беспомощной, постаревшей и даже очень обыкновенной.

— Этот Хорст Райхенбах просто страшный человек, — сказала она. — Но ты как будто бы неплохо провел время в его компании.

— Не так хорошо, как ты.

— Сердишься, что я флиртовала с Оттером? Я думала, ты этого хочешь, он же для тебя важная персона.

— Шутить изволишь! Впрочем, главное — ты получила удовольствие.

— Немножко, — кивнула она, — ведь он такой неловкий, скованный. Не привык к женскому обществу.

Она зевнула, прикрыв рот ладонью, потом обессиленно протянула ему руку:

— Помоги мне встать, иначе я так и засну в кресле.

Катрин первая юркнула в постель, а когда он привлек ее к себе, нерешительно запротестовала:

— Ульрих, ну, пожалуйста, это нечестно.

Но, заметив, как безучастна его рука, она успокоилась и положила на нее голову. Ее собственная рука бессильно, по-детски лежала у него на груди.

— Вот здорово, наверное, — прилетаешь в Киншасу, а там целый легион негров ждет твоих приказаний.

— Наверное, — согласился Фогтман,

— Мы тоже туда слетаем, когда устроятся ваши с Оттером дела?

— Не знаю. Не знаю, устроятся ли.

Катрин со вздохом вытянула ноги. Прошло несколько минут, и Фогтман совсем было решил, что она спит. Но в этот миг она сказала тихим, сонным голосом, как бы выплывшим из забытья:

— Мы сегодня шубки посмотрим?

— Конечно. Но прежде выспимся.

— Угу. — Она опять зевнула и уже в полусне приподняла голову, высвобождая его руку.

Фогтману не спалось. Полежав немного, он откинул одеяло, встал и, подойдя к окну, глянул в щелку между гардинами. Шел дождь. Смутно угадывался впереди темный, влажный отблеск озера. Мокрая чернота, по которой плывут редкие огоньки.

Девятьсот шестьдесят тысяч ампул яда, запакованных в водонепроницаемые ящики, — Оттер где-то их хранит. Интересно, сколько места они занимают? Может, целый складской зал? Он вообще-то объявил, что в ящиках? Едва ли, ведь тогда придется выполнять нуднейшие инструкции по технике безопасности. В преступных руках этот яд может стать чудовищным оружием. Впрочем, его это не касается, во всяком случае пока. Он пристроил свои четыре векселя. Решил сегодняшнюю свою задачу, а участвовать в оттеровских безумствах вовсе не обязательно.

Почему же он так встревожен? До смерти устал и встревожен, даже спать не может. И снотворное не примешь — ведь часа через три-четыре надо вставать, а после таблетки он подняться не сумеет и с Катрин не позавтракает. Лучше уж провести ночь без сна, просто полежать, отдохнуть. Он возвратился к кровати и лег под одеяло. Инстинктивно, как бы защищаясь, Катрин повернулась к нему спиной. Сердце его билось по-прежнему учащенно, дыхание перехватывало. Наверное, шампанское виновато. Или что-то другое? Может быть, непостижимо глубокий, потаенный страх, который одолевает его иногда, страх, что он угодил в фальшивую жизнь, этот страх издавна тлеет в нем, вот и теперь еще временами вспыхивает, в минуты, когда он теряет уверенность в себе. Да нет, всему виной сердце, что-то пошаливать стало, порой будто спотыкается, — именно этот насос и нагоняет на него страх. Он сел, в надежде, что так станет легче дышать. Голова свесилась на грудь, лицо взмокло от пота. Что же это? Может, разбудить Катрин? А чем она ему поможет? Нет, ей лучше не видеть его таким. Если б тут была Элизабет, мелькнула смутная мысль. Элизабет... какая чушь! Ему было стыдно этого крика о помощи, но в глубине души он уцепился за него. Помоги мне, помоги! Ну вот, уже легче, сказал он себе, уже легче. Черт, опять накатило, новая волна страха. И холодный пот течет по лицу. Жалкая, должно быть, картина. Он невольно открыл рот — дышать было нечем. Может, снова лечь, потихонечку, осторожно, ведь он совершенно ослаб, а сердце колотится как безумное. Нет, и это без толку, не помогает. Что же делать? Мрак в комнате стал еще темнее и гуще. Даже рукой не шевельнуть — нет сил.

9. Черные Дыры

Ночь была пасмурная, по небу одна за другой тянулись плотные тучи, из которых беспрерывно сеялся дождь, лишь изредка сплошная завеса облаков разрывалась и в вышине проглядывала россыпь звездных огоньков. Чуть выше верхнего облачного слоя летел самолет с красными сигнальными огнями на крыльях и хвостовом оперении Он то исчезал в наплывающих громадах туч, то появлялся вновь, и каждый раз над ним и за стеклами пилотской кабины была черная бесконечность неба в огненных брызгах Млечного Пути.

Кристоф все читал, читал. Изредка поднимал голову, щурился, тер глаза и опять склонялся над книгой. Эту книгу о Черных Дырах Вселенной он взял в городской библиотеке после обеда, но открыл только перед сном, хотел немного полистать. И лишь спустя несколько часов до него дошло, что он читает. Книга широко распахнула его разум и врывалась туда новыми и новыми образами, и убежать от этого было невозможно.

Все исчезнет, думал он, все поглотит тьма. Он словно видел фильм, где время текло вспять. И все движение материи тоже повернуло вспять — из невообразимой дали плыли навстречу друг другу звездные облака, спрессовываясь воедино, в зародыш вещества. Было это пятнадцать миллиардов лет назад. А теперь фильм снова шел как обычно. Зародыш взорвался, возникла Вселенная. Облака космического газа медленно сгустились в гигантские звезды, которые по мере сжатия разогрелись и начали светиться. Вокруг них, в плену их мощного тяготения, закружились более мелкие, безжизненные небесные тела — планеты. Некоторые звезды в пятьдесят — сто раз превосходили массой наше Солнце, и вот эти сверхсолнца в мощной вспышке энергии разбухали, многократно увеличиваясь в объеме, и превращались в красные гиганты, а затем, обессилев, съеживались, опадали. Сила гравитации брала верх над истощенной ядерной энергией, и материя спрессовывалась все плотнее — до такой невообразимой плотности, что даже свет не мог от нее оторваться. В итоге этого процесса возникала Черная Дыра, могила космического вещества, которая засасывала в свой мрак и уничтожала все, что попадало в поле ее тяготения. Порой астрономы с помощью радиотелескопов ловят пришедшее из глубин Вселенной таинственное рентгеновское излучение. Быть может, это предсмертный вопль гибнущей материи, пожираемой Черной Дырою, сигнал, что в мироздании неумолимо вершится беспрерывная работа смерти. Ведь чем больше вещества поглощают Черные Дыры, тем мощнее становится их сила их притяжения. А поскольку из любой умирающей звезды может возникнуть новая Черная Дыра, невольно напрашивается вывод, что все звездные скопления и галактики уже давно нашпигованы такими незримыми гробницами, пожирающими все больше и больше звездной материи. В конце концов от них, наверное, ничто не убережется, рано или поздно все и вся устремится во мрак абсолютного коллапса.