Шрифт:
Беду
как встречу я?
Не знаю.
1967
* * *
Поют слепые. Жаждет петь и петь
Тот, кто ослеп. Хрипотца с непривычки.
Тоскует сердце, не могу терпеть,
Когда заслышу голос в электричке!
Гомер, вслед за тобой те, что слепы,
Бредут, как бы без лампы по забою.
...И бандурист поёт среди толпы
В слезах, наедине с самим собою.
Все шарят палкой — только б не упасть.
Поют, поют, поют. Закрыты веки.
Как видно, к песне беспредельна страсть
У тех, кто солнце потерял навеки.
1961
* * *
Ал. Михайлову
Художник, воспитай ученика,
Сил не жалей его ученья ради,
Пусть вслед ведёт его рука
Каракули по клеточкам тетради,
Пусть на тебя он взглянет свысока,
Себя на миг считая за провидца.
Художник, воспитай ученика,
Чтоб было у кого потом учиться.
1961
* * *
В полях за Вислой сонной
Лежат в земле сырой
Серёжка с Малой Бронной
И Витька с Моховой.
А где-то в людном мире,
Который год подряд,
Одни в пустой квартире,
Их матери не спят.
Свет лампы воспалённой
Пылает над Москвой
В окне на Малой Бронной,
В окне на Моховой.
Друзьям не встать. В округе
Без них идёт кино.
Девчонки, их подруги,
Все замужем давно.
Пылает свод бездонный,
И ночь шумит листвой
Над тихой Малой Бронной,
Над тихой Моховой.
1953
* * *
На вешалке в передней шубка кунья,
И в комнате, в нелёгкой духоте,
Та женщина — тряпичница и лгунья —
Сидит, поджавши ноги, на тахте.
В окне рассвет идёт на смену мраку.
Там голубю привольное житьё...
Она сейчас должна поднять в атаку
Всё обаянье юное своё.
На блузке брошь с тяжёлою оправой,
И пальцы молодые холодны...
Зачем такой,
никчёмной и неправой,
Глаза такие гордые даны?
За окнами, покинув горстку проса,
Уходит голубь в купол голубой...
Из века в век поэзия и проза
Смертельный бой ведут между собой.
1954
* * *
В семнадцать лет я не гулял по паркам,
В семнадцать лет на танцах не кружил,
В семнадцать лет цигарочным огарком
Я больше, чем любовью, дорожил.
В семнадцать лет с измызганных обмоток
Я шёл, и бил мне в спину котелок,
И песня измерялась не в куплетах,
А в километрах пройденных дорог,
...А я бы мог быть нежен, смел и кроток,
Чтоб губы в губы, чтоб хрустел плетень!..
В семнадцать лет с измызганных обмоток
Мой начинался и кончался день,
1952
ЧЁРНЫЙ ХЛЕБ
Я помню хлеб. Он чёрен был и липок —
Ржаной муки был грубоват помол.
Но расплывались лица от улыбок,
Когда буханку ставили на стол.
Военный хлеб. Он к щам годился постным,
Раскрошенный, он был неплох с кваском.
Он вяз в зубах, приклеивался к дёснам,
Его мы отлепляли языком.
Он кислым был —
ведь был он с отрубями!
Не поручусь, что был без лебеды.
И всё ж с ладони жадными губами
Я крошки подбирал после еды.
Я неизменно с острым интересом
И с сердцем замирающим следил
За грозным, хладнокровным хлеборезом.
Он резал хлеб!
Он чёрный хлеб делил!
Я восторгался им, прямым и честным.
Он резал грубо, властно, без затей,