17.

Один мужчина накопил денег и отправился на дорогой курорт. Там он жил в шикарном номере, вокруг ходили красивые девушки и всячески угождали ему.

«Вот бы всю жизнь так, - подумал мужчина, - не работать и, чтобы вокруг меня девушки и обслуживали меня, и исполняли мои желания».

По дороге домой, мужчина попал в аварию и его парализовало. Теперь он не мог ходить на работу, и молодые медсестры обслуживали его и исполняли желания.

ТАДАО

– Расскажи еще о своей вере, монах.

– Что вы хотите услышать?

– О… о прощении, - слова давались с трудом, - ты говорил, если человек искренне раскаивается в своих грехах, ваш бог простит его.

Монах покачал головой. В отличие от предыдущего утра, у него были красные от недосыпа глаза. Не иначе, в эту ночь пришли гости.

– Бог не мой, не наш и не твой, он един, называй, как хочешь – Иисусом, Буддой или Аллахом. Два века назад представители различных конфессий христианства договорились об объединении. Службы, по-прежнему, отличаются, но мы уже одной церкви.

– Я читал об этом, христианство начало стремительно терять верующих, нужно было что-то делать.

– Может быть, а может, время пришло.

В это утро туман оказался жиже обычного, стали видны камни, окружающие гостиницу, дорога и даже колонна. Мы с Кельвином расположились на террасе, что оказалась на заднем дворе. Главным образом потому, что холл облюбовал неудачливый самоубийца-калека – друг хозяина гостиницы. Едва мы расположились за одним из столиков, он подсел, и это пол беды, но начал рассказывать свою историю, так что, не сговариваясь, лишь переглянувшись, я и монах отправились на улицу.

– Так что, насчет прощения? – голос слегка дрогнул, и я скрыл эту дрожь, прочистив горло.

Кельвин смотрел вдаль, то ли не слыша моего вопроса, то ли, думая о своем. Я уже собрался повторить, когда губы собеседника разлепились.

– Я не богослов, не проповедник, я лишь смиренный служитель, поэтому… не знаю, слова могут быть не всегда верны. Например, святой Августин в своем труде «De Civitate Dei» утверждал, что мы в этом мире – чужие, наш истинный дом – вечный город, который ждет верующих, после смерти. Тот же Августин был уверен, что все в мире предопределено, и Бог назначил судьбу каждой душе с самого начала.

– Не очень обнадеживает, - и не совсем то, что хотелось услышать.

– В этом аспекте официальная церковь склонна не соглашаться с Августином.

– Я хотел уточнить, насчет прощения за уже совершенное, что ваша церковь, Августин, еще кто говорит об этом. Каков выход для грешника, а, совершивший зло, насколько понимаю, по вашей вере есть грешник.

– Ну, перво-наперво, следует пройти крещение.

– Официальный, так сказать, переход в вашу веру?

– Не совсем, совершая обряд крещения, ты подтверждаешь, что отдаешь себя Богу. Ты раскаиваешься в прошлых грехах, прошлой жизни, смываешь их, очищаешься в воде и обновленным, омытым, предстаешь перед Господом, вверяя себя, свою душу, жизнь в руки его. Долгое время христианство рассматривало крещение, как повторение жизни Иисуса, который умер, а затем возродился, однако сейчас мы вновь вернулись к изначальному, истинному смыслу. Все мы вышли из утробы, из воды, и здесь, погружаясь в воду, ты как бы умираешь, прошлая личность, прошлые благовидные или нет поступки, а появляется уже новый человек.

– Нырнул-вынырнул и все, ты прощен?

– Ты не просто ныряешь, ты смываешь с себя то, что хочешь смыть, желаешь оставить в той, прошлой жизни. Без духовной составляющей любой обряд – лишь пустое, ничего не значащее действо. Водолазы, погружаясь и выныривая, не проходят каждый раз крещение, ибо отсутствует духовная составляющая. Вода лишь символ, главная работа и главный обряд – внутри. И исповедь, без внутренней работы, лишь простое перечисление грехов и пустое сотрясание воздуха.

– Исповедь? – слово далеко не новое, но хотелось услышать, что скажет монах.

– Исповедь, это не рассказ, или перечисление своих грехов, ты как бы заново переживаешь их, содрогаясь от отвращения к самому себе, тому, кто совершил их, ты выталкиваешь их и все, что привело к ним, из себя, искренне раскаиваясь и надеясь, что подобное не повторится вновь. Но исповедаться можно не только человеку, но и непосредственно Богу. Искренняя, идущая от души молитва – вот что достигает ушей его. Как уже говорил, без внутренней работы, это лишь пустое сотрясание воздуха.

– И он простит?

– Бог все простит, Бог – милостив. Куда сложнее и куда проще, чтобы ты простил себя сам. Если ты прощаешь себя за совершенное, не значит ли это, что взял на себя работу Бога, и получается – раскаяние далеко от искреннего. Если не можешь простить – значит, живешь с этой мукой, но, если Бог простил, не идет ли такая жизнь в разрез с волей Его.

– Так что же, нет выхода?

– Не грешить.

– Этот выход не для меня. Поздно.

– Тогда живи так, чтобы вся последующая жизнь искупала поступки предыдущей. Совершай благие дела, не важно какие – от раздачи милостыни - до перевести старушку через дорогу, от улыбнуться и пожелать добра в ответ на хамство - до спасения жизни, ценой собственной. Твое искупление, твоя жертва. Нет меры благовидных и неблаговидных деяний, нельзя сказать, что за одно убийство, а я думаю, именно это гнетет тебя, нужно раздать тысячу кредиток милостыни и дважды попоститься. Просто живи, не греши и надейся, что твои благовидные поступки принесут много больше добра в этот мир, чем принесли зла те, другие. Но начало – это искреннее раскаяние и покаяние, через крещение, через исповедь, через молитву.