— Это он? — спросила она, угрожающе шагнув ко мне. — Это Питер?

Джина засмеялась:

— Господи, нет. Это Гарри. Помнишь? Отец Пэта.

Рыжая фыркнула:

— Я думала, это Питер. Думала, ты решила дать ему еще один шанс. — Она ходила по квартире за Джиной по пятам. — Сделать искусственное дыхание тому, что уже давно утонуло. Я тебя знаю.

Джина обернулась к ней с болью во взгляде:

— Я хочу чаю, Сиан.

Рыжая заткнулась. Счастливая услужить, она засуетилась на кухне. Я слышал, как она чем-то гремит, и мне стало интересно, принесет ли она чаю и мне. Джина без сил опустилась на диван.

— Пэт не ночевал дома прошлой ночью, — сказала она. — Это случается все чаще.

Во рту у меня снова пересохло. Что еще случилось?

— Мальчишки, — пожал я плечами.

— У него появилась девушка, — сказала она. — Он хотел, чтобы эта шлюшка осталась здесь на ночь. Но я быстро это пресекла.

— Девушка? Как ее зовут?

— Элизабет Монтгомери, — удивленно ответила Джина и разозлилась, когда я заулыбался. — Что? Ты знаешь эту маленькую сучку?

Я вспомнил, как Элизабет Монтгомери смотрела на моего сына в тот день, когда он пропустил гол команды UTI. Восторженным, заинтересованным взглядом. Правильно, что они наконец вместе. Он так давно ее любит.

— Почему ты ухмыляешься как идиот, Гарри? Ты что, и вправду думаешь, что это хорошая новость? Наш сын проводит ночь с шалавой из Рамсей Мак.

— Почему ты так грубо говоришь о ней? Мне она кажется обычной девочкой. Может быть, ей оказывают чуть больше внимания, чем нужно. Но это потому, что она такая красивая. Перестань. Ты ведь понимаешь это.

Джина отмахнулась от меня:

— Она бросит его, как только поймет, какой он хороший, добрый мальчик. Вот что мне не нравится, Гарри, если хочешь знать правду. Она из тех, кому нравится, когда на нее пялятся накачанные молокососы с татуировками. А Пэт лучше их. Лучше ее.

Я был потрясен.

— Как ты можешь это говорить? Элизабет Монтгомери, может быть, лучшее, что с ним случилось в этой жизни.

Джина засмеялась.

— Похоже, ты немного знаешь о молоденьких девочках, верно, Гарри?

Против этого я не мог возражать, поэтому вышел на крохотный балкончик и стал смотреть вниз на Олд-Комптон-стрит. Отсюда она казалась неизменившейся.

Я видел джазовый клуб «Ронни Скоттс» и кондитерскую «Валери», алжирскую кофейню и объявление на лестничной площадке, которое уже двадцать лет предлагало посетить уроки французского языка на втором этаже. Думаю, я уже мог бы бегло говорить по-французски.

— Ему отрезали волосы, — сказала Джина. — В школе. Затащили в туалет и обрезали все его прекрасные волосы.

Меня внезапно затрясло.

— Кто это сделал? — воскликнул я, хватаясь за перила, словно мог упасть. — Обрезали волосы? Когда?

— Ты знаешь, — ответила Джина. — Те, кому он не нравится. Эти грубые парни. В первый же день, когда он вернулся. После исключения.

Я не мог говорить. Я не мог перестать дрожать. Это продолжается слишком долго. Это надо прекратить.

— Я хочу забрать его из этой школы, Гарри, — говорила Джина. — Ты знаешь, что он собирается бросить школу? И пойти работать? Какое у него будет будущее, если он оставит школу и будет тратить все время на какую-то паршивую работу?

— Я найду его, хорошо? — сказал я. — Я найду его и приведу обратно.

Я присел рядом с ней и рискнул положить руку ей на плечи.

— Я понимаю, почему ты расстроена, — продолжал я. — Но я его найду. И их я найду тоже. И я прекращу это, обещаю. Они больше не посмеют его обидеть, Богом клянусь.

— Дело не только в Пэте, — проговорила она, и я убрал руку.

Не только в Пэте? А в чем?

Как будто я не мог угадать.

— С этим мерзавцем Питером не вышло ничего хорошего.

Я промолчал.

— Оказалось, что он хочет жить со своей женой, — сказала она. — Оказалось, что он хочет попробовать все сначала.

— Ух ты, — ответил я. — И какова вероятность, что он не вернется?

— Ты такой циник, Гарри. Вы, старые романтики, все такие злые и испорченные. Потому что все время разочаровываетесь.

— Я их видел, — сказал я. — Питера и его женушку. С детьми.

Я поколебался.

— Ты гораздо красивее, чем она, Джина. Я видел эту женщину. Ничего особенного.

Я ждал, что Джина начнет отрицать свою красоту. Она всегда так делала в двадцать лет. Подобно всем красавицам, она бесилась, когда люди говорили о ее красоте, словно ее внешность — самое интересное, что есть в ней. Но теперь она просто засмеялась.

— Да, ну ладно. Японцы говорят — мужчина начинает скучать с красавицей через три дня, но и к уродине привыкает тоже через три дня.

— Жестокая раса.

— В переводе эта фраза теряет свой смак. А вообще-то они добрейшие люди в мире.