– Ну, а что за мужик-то был? Как выглядел?

– Да я как-то не разглядел, - потупился купец.
– Вроде, молодой, высокий... А, может, и невысокий. Ты сам-то, боярин, не пытался разглядеть кого, когда на тебя со всех сторон луки да пищали смотрят?

– Пытался, и не раз, - легко отозвался Хилков.
– В дозор, думаешь, зачем ходят? Там и под пушками вражеские доспехи, наряды да знамена разглядывать приходится.

– Ну, тебе, стало быть, такое не в новинку, а меня до сих пор пищалями не пугали.

– Неужто не грабили тебя за твою жизнь?
– удивился боярин.

– Да я по большей части с другими купцами ходил, на большой обоз кто позарится? А тут уж давно никуда не ездил - слыхал, небось, в Астрахани ведь Самозванец сидел, там с Москвой торг никудышный был!
– и вот что-то жадность обуяла, дай, думаю, попробую...

– Ну, вот и попробовал, - без особой жалости заключил Хилков.

– Так ведь Поле прошел - ничего; а там всякого лихого люду куда больше бродит! До самого Тамбова добрался спокойно. Думаю, ну, все, дальше-то уж спокойные земли - ан нет, на тебе!

– Ну, а охранники твои нынче где?
– вернулся к расспросам Хилков.

– Да кто их знает? Они ведь, как поняли, что мне им теперь платить нечем, так и разбежались. Может, к кому другому в охрану устроились, а, может, к тому же Сидорке в шайку подались.

– А с чего ты взял, что тебя именно Сидорка Рябой ограбил?
– спросил Хилков.
– Ты же его не разглядел!

– Так я и не разглядывал - на кой мне! А что это Сидорка, он сам сказал, когда отпускал. "Идите, говорит, и помните доброту Сидорки Рябого".

Хилков переглянулся с Матвеем.

– Любопытно. Ну, а ты, - он обратился к соседу Третьякова, - как пострадал?

– Ты, боярин, все одно ведь узнаешь, но я тебя попрошу, - Василий Фомин понизил голос, - не поставь мне в вину старые грехи!

– Что у тебя такое?
– нахмурился Хилков.

– Да я ведь при Самозванце, пока он в силе был, в обозе ходил. А как разбили его, да люди его разбежались, я кое-что из обозу его сохранил, и решил купцом заделаться. А как новый Самозванец в Астрахани объявился, я и подумал ему поставщиком стать. И снедь возил, и оружие, бывало. На том и поднялся. А тут вез я из Астрахани три бочки соленой рыбы опять же зимой. Да вроде бы и добра-то немного, и с лихими людьми я всегда договариваться умел... А этот, Сидорка - мне он тоже себя назвал, - как услыхал, что я из людей Самозванца, так чуть не повесил. Я-то ведь ему сказал, что, мол, я из ваших же, что помогал таким, как он. А вышло только хуже.

– Что ж не повесил?
– усмехнулся Хилков.

– Да вот почему-то передумал. Отпустил, только бочки забрал. И тоже говорит - "Помни мою доброту".

– Ну, а разглядеть ты его тоже не разглядел?
– понимающе уточнил боярин.

– Прости, боярин, - потупился тот.
– Вот как вешать потащили, всю жизнь вспомнил, а на разбойника посмотреть забыл.

– Ясно. Ну, что же, торговый люд, найдем мы управу на вашего Сидорку, да коли добро ваше не вернем - хотя бы за лошадей да возы он с вами расплатится, чтобы вы домой вернуться могли.

– Благодарны будем тебе, боярин!
– кланяясь, купцы поднялись.

Когда они удалились, Хилков, развалясь на лавке, принялся вслух рассуждать.

– Странно, что никто ничего не приметил. Коли прозвание у Сидорки "Рябой" - стало быть, хоть лицо рябое должны были бы запомнить?

– Что ж теперь, всех рябых хватать?
– предположил Матвей. Иван расхохотался.

– Да ты так половину волости в острог засадишь! Попробуем с дворянами поговорить - эти все-таки народ военный, не должны от страха глаза в рукаве забывать!

Однако с дворянами вышла столь же странная загадка: все Сидорку видели, но рассказать, как он выглядит, никто не мог.

– Да неприметный он совсем, - оправдывался один из них.
– Таких из десяти десять на рынке!

– Ну, хоть, волос какого цвета? Светлый, темный?
– пытался навести на мысль Хилков, но тот лишь качал головой.

– Может, если увижу - вспомню, а обсказать не могу, извини, боярин.

– Ладно, ступай, - Иван повернулся к Матвею.
– Ну, вот, а ты говоришь, чего он не прячется. Да они его даже встретив не узнают! И почто ему их губить?

– Бояр расспрашивать будем?
– Матвей заглянул в список.

– С ними возни много, - махнул рукой Иван.
– Купца или дворянина можно и припугнуть, и окриком остановить, а эти сперва будут долго родством да чинами меряться, выяснять, а имею ли я вообще право их о чем спрашивать, потом будут разговоры о погоде да об урожае... За неделю не управимся. Хотя вот к тем, кто решился в свое имение уехать, я бы поговорил. Те, видать, посмелее, а, может, и знают поболее остальных.

– Я вот что думаю, - наконец, Матвей заговорил, сумев облечь в слова давно мучавшие его мысли.
– Ежели Сидорка этот грабит купцов да бояр, он и на нас может позариться?