– Отлично, вот тебе пара сестерциев на новые перья для шлема, - Эмилий бросил на стойку две мятые купюры.
– Аве.

– Аве, - торопливо откликнулся центурион, запихивая купюры под черную броню.

Подкрышен галантно взял Адельку под руку, и они направились к занавешенному тяжелой бархатной портьерой, проему в стене.

Раньше здесь располагался актовый зал "Гипротяжмаша", а теперь, лучшими художниками Боброва, под руководством одного довольно известного московского дизайнера здесь было оборудовано вечернее прибежище практически всех бобровских сибаритов.

Помещение главного зала ресторана "Патриций" почти ничем не намекало на главную тематическую концепцию. Только у одной из декоративных колонн, которые якобы поддерживали покрытый сильно нимфитизированной и амурированной лепниной потолок, стояла чугунная подставка с бронзовым бюстом Юлия Цезаря да на стене висели две картины на патрицианскую тематику. Впрочем, почти все свободное место вокруг картин было покрыто стандартными синими прямоугольниками, как бы намекая посетителям - продолжение еще будет. В бронзовых чертах Юлия угадывалось столько мастерски переданных ваятелем и до боли родных, узнаваемых черт, что проходя мимо него Подкрышен чуть было с ним не поздоровался громким и звонким от волнения голосом.

Зал был заполнен приблизительно на две трети и Подкрышен с Аделькой удобно устроились за столиком в обшитом традиционными дубовыми панелями уголке. Эмилий быстро осмотрелся. Основную часть посетителей составляли бобровские патриции всех сортов и их очаровательные спутницы, но были здесь и незнакомые ему люди весьма приличного вида, только какие-то темные, так как они сидели небольшой компанией за двумя сдвинутыми столами в самом слабоосвещенном углу зала и потягивали там коньячок вдали как бы отдаляя себя от остального сообщества.

Вскоре к столу подлетел молодцеватый официант с ровным пробором и лихо подкрученными вверх усами. На официанте было надето некое подобие длинной холщовой рубахи. Рубаха была перепоясана тонким кожаным поясом, и оканчивалась прямо над голыми мосластыми коленями. "Это что, по ихнему выходит , никак туника?
– с презрением подумал Эмилий.
– Опять косяк". Он нагнулся и взглянул на ноги официанта, ожидая увидеть там все что угодно (даже грубо сплетенные лапти или сапоги гармошкой). Но нет - официант был обут в аутентичные китайские сандалии, примотанные к ногам черными кожаными бечевками. "Все равно косяк, - подумал Эмилий.
– Такие усы и проборы для обслуживающего персонала придумали гораздо позже".

– Аве, - сказал официант.
– Добро пожаловать в наш скромный триклиниум. Изволите сделать заказ?

– Аве, - ответил Эмилий. Ему совсем не хотелось есть, поэтому он перепоручил заказ ужина Адельке.
– Весталка сама сегодня закажет.

– Белиссимо!
– воскликнул официант с фальшивой наигранной радостью наследственного общепитовского холуя старой советской закваски.
– Я весь внимание.

Пока Аделька заказывала еду, Подкрышен начал осматриваться основательнее и вскоре кивнул головой двум знакомым бизнесменам средней руки, а затем его скучающий взгляд остановился на картинах.

Эмилий сразу же узнал руку мастера - это был известный на весь Бобров художник Мазиличкин. Когда-то он даже блистал в самой Москве и о нем там даже поговаривали в салонах, но вскоре прекратили поговаривать, и Мазиличкину пришлось вернуться обратно. Зато уж здесь-то его талант развернулся в полную силу. Да Подкрышен и сам заказывал у него форму-прототип для своего плачущего ангела, и был вполне доволен им как профессионалом.

С Мазиличкиным была только одна проблема - он сильно увлекался различными крепкими жидкостями и еще веществами, отчего часто выпадал из обычной реальности, поэтому поймать его здесь, чтобы заказать какое-нибудь произведение, оказалось делом не простым. И еще - даже когда тело мастера возвращалось к бобровским пенатам, его глаза продолжали сиять ярким янтарным светом. Этот свет иногда отливал зеленым, иногда белым, а иногда и фиолетовым сиянием и был, вне всякого сомнения, тем самым светом расширенного сознания, о котором Подкрышен когда-то читал в брошюрах со штампом "для служебного пользования".

Многие заказчики утверждали, что картины пишет на самом деле не Мазиличкин, а пишут их эти самые жидкости и вещества. Некоторые даже брались классифицировать их по соответствующим периодам - "абсолютный период", "смирновский период", "грибной период", "ЛСД-период" и так далее. Эмилию все это было фиолетово - работой Мазиличкина для своего ЧП, он остался доволен вполне.

Правда, пришлось побегать за телом мастера, чтобы сделать ему заказ, а потом побегать в два раза дольше, чтобы вручить ему же гонорар, но это все были издержки мира искусств и Эмилий относился к ним с пониманием. Подкрышен даже собирался продолжить творческое сотрудничество с Мазиличкиным и заказать ему статую "Рыдающая Аленушка" (все тот же плачущий ангел только без крыльев - вариант для перспективных и состоятельных клиентов из категории русофилов атеистического направления), но так и не смог застать тогда тело мастера дома, а позже это бизнес-направление было им признано бесперспективным и на ритуальный рынок Боброва чугунные Аленушки так и не вышли.

На правой картине был изображен гладиатор в полном тяжелом вооружении секутора, чем-то похожий на космодесантника из голливудского фильма про борьбу американцев с арахнидами. Широкоплечий бородатый мужчина крепко стоял босыми ногами на песке, сжимая в руках короткий меч и нетипичный для Рима круглый щит с надписью "Спартак - чемпион" по ободу, а рядом с ним рвал чью-то белую плоть огромный тигр. Вдалеке, на трибунах виднелись расплывчатые фигуры патрициев. Они протягивали вперед правые руки с задранными вверх непропорционально большими пальцами. Было не совсем ясно, что, собственно, патриции одобряют - тигра, его трапезу, Спартака, или всю эту композицию в целом.