– А про миротворцев что говорят?

– Это вторая популярная тема, - сказал Чуйков.
– У народа две темы - власть, которая делает все, чтобы его извести, и миротворцы, которые оккупанты. Миротворцам, как чужакам, достается больше.

– Анатолий Карлович, - сказал водитель, - так ведь так и есть. Ходят по улицам с оружием, задираются, девчонкам проходу нет.

– Они - наши друзья, - упрямо произнес Чуйков.
– Это не обсуждается. В Евросоюз пустят только с ними.

– Да уроды они, - вполголоса сказал водитель.

– Вова!

– Митя я.

– Ну, Митя!
– Министр интеграции и развития постучал пальцем по торпеде.
– Ты мне это все брось! Что о нас господин журналист напишет?

– А че напишет? У него, наверное, уже план составлен, что писать, как писать, с каким уклоном и придыханием. Свободная пресса!

– Он с Европы!
– сказал Чуйков.

– Во-во! Когда у нас мародеры целые деревни обносили, где была эта пресса? Когда в Стельке по полгода мяса не видят, где она?

Марек отвернулся к окну.

Разговор прекратился сам собой. За стеклом дорога кривела, брала наклон, заскакивая на склон холма, и огибала непонятную яму, полную арматуры и черных пластиковых мешков, накрытых какой-то синей, наполовину съехавшей пленкой.

За поворотом в отдалении выросли несколько невысоких зданий по два-три этажа, красный кирпич, выкрашенные белой краской рамы.

Вокруг покачивалась седая трава.

Да, подумалось Мареку, за Стельку без мяса не заплатят. Не та тема. Сытый голодного не разумеет. Да и далеко эта Стелька от Кельна с Римом.

Не интересна ни немцу, ни итальянцу, ни голландцу какому-нибудь жизнь в Стельке. Это как Марс, далеко и безвоздушное пространство.

Есть ли жизнь в Стельке? Для Европы - однозначно нет. И Стельки самой нет, и республики. Разве что вот грязи лечебные появятся и сделаются популярными.

Лет через дцать.

Размышляя, Марек вдруг сделал для себя неприятное открытие: близких европейцам тем оказалось до противного мало. Бюргер, ищущий упоминание о Стельке в газете, - европейский, мало кому понятный юмор. Бюргеру интересен лишь он сам. А дальше, по мере спада этого самого интереса, идут футбол, автомобили, мигранты-мусульмане, пиво, субсидии и кредиты. Может быть, отпуск на Кипре или в Анталии.

Марек вздрогнул, потому что весь Евросоюз на миг предстал перед ним жуткой картинкой из валяющихся в грязи свиней.

Заразился!

Воздух здесь что ли тут такой, подпорченный? Раньше вроде и не думал в эту сторону, поднимался ступенька за ступенькой из эмигрантской нищеты над турками-соседями, над клоповником в Меркенштадте, вверх, вверх, к сияющим вершинам журналистского мастерства. И на тебе - свиньи, грязь.

Много ли вообще человеку нужно?

Не немцу, не испанцу, обычному человеку? Или здесь люди особенные? Тот же Андрюха, мама? Их ведь тоже не судьбы мира интересуют. Работа, зарплата, семья. Как везде и всюду. И до какой-нибудь деревушки в Португалии или лагерей беженцев на греческих островах, да даже до соседней области-республики...

Не готовы же они в лепешку расшибиться, если у греков или португальцев случится беда? Или готовы? Ох-хо-хо. Ответ Марек знал. Это вечное русское...

– Подъезжаем!
– бодро произнес Чуйков.

'Тойота' подскочила на выбоине, здания ликеро-водочного завода надвинулись, одно, поприземистей, отскочило влево, открывая широкий проезд под шлагбаумом с будкой охраны сбоку.

Водитель притормозил, из будки выскочил охранник в камуфляже, за ним, облаивая автомобиль, рванулась на цепи овчарка.

Лай бил по ушам.

– Здравствуйте, Анатолий Карлович!
– сунувшись к окну, отдал честь охранник.
– Мы уже в курсе, что вы журналиста везете.

– Ну и молодцы. Проехать дай.

– Слушаюсь!

Охранник просеменил к тумбе с пультом, что-то нажал, раздалось жужжание, и шлагбаум поплыл вверх. Они тронулись.

– Это вот с советской поры, - обернулся к Мареку Чуйков.
– Выслуживаются, честь отдают. Нет чтобы поставили - и работай. Полная денацификация нужна, - он вздохнул.
– Всем бошки поотрывать и новые присобачить. Вот, кстати, еще одна байка ходит - будто натовцы биолабораторию привезли на нас опыты ставить.

– А не так?
– спросил водитель, выкручивая рулевое колесо.

'Тойота' мягко остановилась у стеклянных дверей, за которыми маячили несколько фигур в белых халатах.

– Это сельскохозяйственная лаборатория, Вова, - сказал Чуйков.
– Новые сорта пшеницы и ржи выводит для нашего региона. Представляешь, о нас же заботятся.

– Ага, по доброте душевной!

– Ну ты скажи!
– Чуйков приоткрыл дверцу, выставил ногу, но задержался в салоне.
– Нет у европейцев души. И слава богу! А расчет экономический есть. Им наше благосостояние сулит прямую выгоду. Мы и потребители, и производители, и, так сказать, на переднем краю биологического фронта.