– Ну что вы сидите?
– спросил он Соломина.

– Жду, - сказал Соломин.

– Я знаю полковника Пристли, меня пустят к нему, я журналист, меня должны пустить, - торопливо заговорил Марек, наклоняясь, - мне дадут информацию. У кого-нибудь здесь можно достать автомобиль?

– Марек, - устало произнес Соломин, - вы просто не представляете местных реалий. Давайте подождем Свиблова.

– Кого?

– Он сидел с нами на кухне в день вашего приезда, помните? Напротив. С жестким лицом. Молчал все.

– С зажигалкой?

– Да. Он как раз сейчас должен...
– Соломин, вскинув руку, посмотрел на темный циферблат часов.
– Уже опаздывает.

Он встал и выключил посвистывающий чайник.

– И что Свиблов?
– презрительно спросил Марек.
– Он умеет оживлять людей?

– У него последняя информация.

– Какая?

– Думаю, об Андрее.

Соломин открыл дверь в коридор, кому-то, подпирающему в темноте стену, передал, что чайник вскипел. Тут же появились две женщины. Они деликатно, тихо заколдовали у плиты. Постукивала посуда, лилась вода.

Потом женщины вышли, унося с собой поднос с чашками и запах дешевых духов.

– Странно, - сказал Марек.

Внутренний огонь в нем утих, боль выгорела в угли и рдела, словно присыпанная пеплом. Дина, бедная Дина. Андрей.

– Что?
– спросил Соломин.

– Я понял, что вы имели ввиду.

– Когда?

– Когда говорили про мой мир, - сказал Марек, разматывая с кулака ситец занавески.
– Про его размеры. Я понял. Серьезно.

– Это хорошо.

– Наверное.

Соломин ссутулился, словно реплика Марека была ему не приятна.

В прихожей неожиданно возникло движение, хотя звука открываемой входной двери не было слышно. Кто-то топнул. В шорохе одежды прозвучали несколько неразборчивых слов. Блеснул свет, и со свечой на кухню вломились двое, мгновенно заполнив ее собой и сопровождающими их тенями.

– Николай Эрнестович, видео.

Из рук в руки перекочевал телефон. Марек удостоился пожатия ладони и вопроса, за который уже хотелось убить:

– Как вы?

– Плохо.
– сказал он.
– Или вы ожидали, что хорошо?

– Извините.

Свиблов сел рядом с Соломиным. Замыкая проплешину стола, между ним и Мареком втиснулся Дима, от которого горько пахло костром и совсем тонко - пивом.

– Камера с аптеки, - сказал он.
– Успели скопировать до изъятия. Едва не разминулись с полицией.

– Как включить?
– спросил Соломин.

– Дайте.

Свиблов взял телефон, включил его и, покопавшись в значках, запустил проигрыватель видеофайлов.

– Вот.

Вчетвером они склонились над экраном.

Звука не было, но изображение оказалось цветным и на удивление сносным. Денег на камеру фармацевты не пожалели.

Объектив захватывал аптечное крыльцо, дорожный знак, метров десять проезжей части и асфальтовый 'карман' на противоположной стороне улицы, за которым вырастало здание с пыльным внутренним двориком.

– Это какая улица?
– спросил Соломин.

– Депутатская. Бывшая Талалихина, - сказал Свиблов.

– А дом?

– Один из расселенных. Какая-то международная ассоциация купила участок.

Под камерой проходили люди, в отдалении остановился фургон, но быстро пропал, сдав назад. Прокатился велосипедист.

– Вот, - сказал Дима.

Марек почувствовал, как от напряжения свело скулы.

Со двора в 'карман' вышли четверо. Все четверо были в темно-синем обмундировании миротворческой миссии. Береты под левым погоном, нашивки ООН, сканеры, винтовки М16. Сержант, капрал и двое рядовых. Рыжий, два брюнета, один блондин.

Марек щурился, пытаясь разглядеть лица. Ему показалось, блондин - совсем молодой парень.

Солдаты закурили.

Сержант выдувал дым вверх и все время поворачивал голову, когда мимо проходила женщина. Он, видимо, зубоскалил, отпускал шуточки, потому что его подчиненные улыбались, похохатывали и стучали друг друга по ладоням, когда реплика казалась им особенно уморительной. Женщины ускоряли шаг.

– Америкосы, - с ненавистью процедил Дима.

Миротворцы перетаптывались в 'кармане', и таймер камеры исправно фиксировал бег секунд, заходящих на следующую минуту. Пятнадцать двадцать семь. Пятнадцать двадцать восемь.