Шрифт:
Марек посмотрел в запавшие глаза санитара.
– Вы знали его?
– спросил он.
– Кого?
– моргнул санитар.
– Андрея.
– Нет, я все время здесь.
Марек прижал карточку к впалой груди санитара.
– Тогда не надо, мы сами.
– Как хотите, в общем-то.
Андрей лежал в простом деревянном гробу. В брюках. В рубашке и в пиджаке. Серым прямоугольником падал из широких дверей свет.
Дима с сыновьями спустился по ступенькам.
– Беритесь в изножье, - сказал он им.
– Ручек нет, - сказал младший.
– На плечо берите!
Сам он встал в изголовье справа. Марек занял место слева. Свиблов коснулся волос Андрея ладонью.
– Давай, Андрюша, домой.
– Подняли!
– скомандовал Дима.
Две ступеньки. Третья. Тяжело не было. Домой. Домой. Свет плеснул и распался на забор, минивэн с оттянутой вверх задней дверцей, чавкающую землю под ногами.
И небо.
– Опускай.
Свиблов помог задвинуть гроб между сиденьями. Парни сбегали за крышкой.
– Эх, Андрюха, Андрюха, - сказал Дима.
– Ты вот мертвый, а сволочи эти еще живы. По нашей земле ходят. Миротворцы, б...ь!
Свиблов приладил крышку. Андрей исчез, скрылся во тьме.
– Я был на Демократической, - сказал Марек.
– Они не собираются...
– из горла его вдруг вырвался то ли клекот, то ли крик.
– Не собираются никого наказывать.
– Садимся, - сказал Дима.
Свиблов щелкнул зажигалкой.
Потом были проводы, накрытый стол, гроб с братом стоял на стульях в большой комнате, появлялись и пропадали люди, мама сухоньким постовым сидела у гроба.
Марека мутило, сказывалась ночь без сна, и он то уплывал в какое-то оформленное окружающими звуками забытье, то всплывал из него обратно, все время заставая в комнате новые конфигурации сидящих и стоящих.
Один раз появился Соломин, заговорил с Мареком о чем-то, но тот, улавливая слова, совершенно не понимал их смысла.
Свет гас раза четыре за вечер. Марек почему-то ждал, что лампочка, вспыхнув, однажды высветит пустой гроб. Но каждый раз Андрей оказывался внутри, неподвижный, мертвый, с отливающими желтизной лбом и носом, со скрещенными, подвязанными на груди руками.
Все общались между собой приглушенно, словно не хотели тревожить мертвеца. Шепот походил на шуршание листьев под ногами, на шипение волн. Ш-ш-ш.
– Такой заботливый, пил мало...
– Черный год...
Что-то накладывали Мареку в тарелку - он ел. Что-то наливали - он пил. Куда все выпитое, съеденное проваливалось, он не знал.
Мама, возникшая вдруг рядом, поцеловала его в лоб.
Дина тенью сидела у окна, платок на голове. Ее не тревожили. Странное дело, никто не плакал, не всхлипывал, не давил рыдания.
Ш-ш-ш.
– Кто их звал? Пришли к нам наводить свои порядки...
– А до этого Ковалевых сына, Женьку...
– Что им мы? Мусор...
Марек внезапно обнаружил себя перед гробом.
Капала стеарином в блюдце поставленная на угол свеча. Рыжие тени гладили лицо брата, раздвигали губы в обманной усмешке.
– Прости, - сказал ему Марек.
– Ты-то здесь при чем?
– ответил Андрей, не шевелясь.
– Не знаю.
– Брось. Знаешь, что жалко? Что мы так и не поговорили с тобой по-людски. Как-то все бегом, кувырком. Будто впереди еще будет время. А оно смотри, как повернулось. Я лежу, ты стоишь.
Марек качнул головой.
– Это не правильно.
– Это произошло, - сказал Андрей.
– И нет никого, кто бы отвез тебя или меня обратно по реке времени.
– Что мне делать теперь?
– спросил его Марек.
– Жить.
– Как?
– Можешь уехать в Евросоюз.
– Нет, - замотал головой Марек, - нет. Я не вернусь. Я нужен здесь, я должен все это прекратить.
Андрей, казалось, вздохнул.
– А ты сможешь?
– Не знаю, - сказал Марек.
– Может, завтра лягу рядом с тобой. Но, понимаешь, я, наверное, впервые чувствую ответственность за все, что происходит вокруг. Ощущаю кожей, сердцем, разумом. Это мой мир. Отстраниться от него вместо того, чтобы попытаться изменить к лучшему, означало бы предать. Всех вас предать, слышишь? Тебя, Соломина, маму, Дину. Не хочу я, уже достаточно... двенадцать лет...
– Эх, Марик, - сказал Андрей.
– Даже Иисус Христос ничего не смог изменить в мире к лучшему.
– Он подарил эту возможность людям.
– Марек, Марк, хватит!
Его оттянули от гроба, развернули, посветили фонариком в глаза.
– Что с тобой?
– Ничего, - ответил Марек, уворачиваясь от света.
В поле зрения обнаружился Свиблов, повлек его в коридор, потом на кухню, к окну, к форточке. Здесь было свежо. Приставленный к подоконнику Марек несколько раз вдохнул полной грудью.