У столов за окном мелькнул Соломин.

– Извините, я сейчас.

Как был, в брюках и рубашке, Марек выскользнул из кухни в прихожую, нащупал тапки, толкнул дверь и, больно стукнувшись локтем, поспешил на улицу.

– Николай Эрнестович!

Соломин обернулся, прикрыв глаза от низкого солнца.

– А, Марек. Я, извините, не смог вчера.

– Ничего. Вы Свиблова не видели?

– Сам ищу. Думал, вот у вас, на поминках, и найду.

– Он был, но ушел.

– Я, кстати, хотел вам передать.

Из легкой курточки Соломин выудил мятый конверт.

– Зачем?
– спросил Марек.

– Это не только мои деньги, многие поделились, чем смогли. Вы не отказывайтесь, вам пригодится.

– Я... хорошо.

Марек запихнул конверт в нагрудный карман рубашки. Края его по-дурацки остались торчать наружу.

– Николай Эрнестович, я вас спросить хочу.

– Сядем?
– предложил Соломин.

– Да.

Они опустились на два оставленных табурета. Липкая красная полоса солнечного света перечеркивала скатерти на столах.

– Я слушаю, - сказал Соломин.

Марек, щурясь на солнце, спросил:

– Как определить, что хорошо, а что плохо?

Соломин молча двинул бровями. Выражением лица он вдруг напомнил деда, которому Марек как-то сказал, что лучше бы немцы их победили.

И дефицита бы не было, и жили бы все, как при коммунизме.

Затрещина тогда вышла знатная. Хлесткая, горячая, слезы, сопли - все вон из головы. Кажется, дед еще поддал ногой, это слабо помнилось. Но затрещина, стоило ее представить, до сих пор обжигала щеку.

– Вы как по Маяковскому, - сказал Соломин.

– Что?

– Стишок у него такой был. 'Что такое хорошо и что такое плохо'. Замечательный детский стишок.

Марек мотнул головой.

– Не помню. Я про другое. Александр Михайлович зовет меня к себе. Но мне надо разобраться, в чьих интересах он и вы тоже действуете.

Соломин хмыкнул.

– Боитесь прогадать?

– Нет, - сказал Марек, - я боюсь, что буду воевать ради не понятной мне цели.

– Ах, в этом смысле, - Соломин потер губу.
– А ради какой цели вы согласились бы воевать? Ради своей или общей? Ради Андрея и Дины, своей семьи или ради всех остальных людей, живущих в области?

– Вы не поняли, - сказал Марек.
– Это я уже решил. Но как определить, что из моих и ваших поступков будет для людей благом, а что нет? Где грань, граница, отделяющая одно от другого?

Соломин мелко покивал.

– Да-да, я понял. Знаете, Марек, Марк, этим вопросом обычно прикрываются люди, которым ничего не хочется менять. Недостаток пассионарности, жертвенности ради идеи, замысла, общего дела они объясняют для себя тем, что, что бы они не предпринимали, все равно ничего не изменится - обстоятельства, противная сила или сама природа всегда будут сильнее их. Они готовы приспосабливаться к самым мерзким режимам и правилам, лишь бы ничего не трогать в себе, в своем мирке, потому что не видят этой самой разницы, не видят добра и зла, а видят зло и зло. Им страшно поднять голову...

– Это не мой случай, - сказал Марек.

Соломин посмотрел остро.

– Возможно. Тогда водораздел должен проходить здесь, - он показал на сердце.
– Здесь вы решаете и соглашаетесь или не соглашаетесь с тем, что делаете вы, и с тем, что делается вокруг. Если полагать, что в каждом из нас заключена частица Бога, то она находится там. В сердце, в душе. Доверьтесь ей.

– То есть, определять мне самому?

– Конечно. Этот выбор никто и никогда не сделает за вас, хотя, подозреваю, многим бы хотелось именно этого. Делегирование полномочий органам власти во многом идет именно от нежелания отвечать за свой выбор. Или вообще за что-либо отвечать. Ведь так хорошо, когда кто-то делает это за тебя. Но на самом деле, как ни парадоксально, задаваться вопросом, что хорошо, а что плохо, возможно только в ситуации, когда она не требует немедленной реакции, когда можно определиться и взвесить варианты. Но на войне нет этого выбора. На войне ты всегда знаешь правду.

– Правда у каждого своя, - сказал Марек.

Соломин улыбнулся.

– Это ложь у каждого своя. А правда одна для всех. Андрея убили, и это правда. Как для нас, так и для миротворческого контингента. Все остальное - ложь. Дину...
– он обернулся на окно.
– Дину изнасиловали, и это тоже правда, как бы и кто не старался доказать обратное. Правда также в том, что НАТО пришло на нашу землю обманом, вырядившись в шкуру защитника от соседей. И в том, что многие это начинают понимать. Но, к сожалению, еще не все. Тебя хотят убить, и ты можешь принять это или защищаться. Вот основной выбор. Не плохо, не хорошо, а убить или быть убитым.

Марек пошевелил плечами.

– То есть, война...

– Уже, - сказал Соломин.
– Москва выступила.

– Что?

– Вчера ночью произошел мирный переход Тулы под протекторат Москвы, Рязань, думаю, освободили часа два назад. Нас просят поддержать наступление в городе, но мне видится это чересчур опасным. Так что вы уж определитесь, Марек.

Соломин поднялся.

– Постойте!
– Марек вспомнил рассветный визит.
– Тут был человек. Он сказал, что территорию завода перекрыли, и будет облава. Он тоже искал Свиблова.