– Он в разную цену.

– Ну и что?
– Кассирша скривила губы. В глазах ее, чуть выкаченных, подведенных тушью, Марек уловил неприязнь.
– С вас - четыре тысячи сто двадцать два рубля.

Продукты покатились в выходной лоток.

– И все же...

– Объясняю, - кассирша выщелкнула пакет из висящих чуть в стороне прищепок, - хлеб с примесями - пятьдесят рублей, экологически чистый - двести пятьдесят. Что неясно?

– Они одинаковые на вид.

Кассирша скрипнула зубами.

– Мы платим или нет?

Чистый бульдог, подумал Марек. И полез в портмоне.

– У меня евро.

– Это в обменник.

– А кредиткой?
– Марек выдернул уголок 'Визы'.

Кассирша гневно колыхнула телом.

– Я вам что, банк?

– А обменник, он?..

– За углом. Все, не создавайте очередь.

Очередь?

Марек обернулся. За спиной никого не было.

– А если, - шепнул он, подмигнув, - без сдачи?

– Я вам все равно по большому курсу посчитать не могу, - наклонилась кассирша, кося глазом на охранника.
– Максимум - сорок восемь с половиной.

Марек кивнул.

– Считайте.

Кассирша неловко потыкала пальцем в кнопки калькулятора.

– Если с моими, то сто евро ровно.

Марек улыбнулся.

– Я уж тогда в обменник...

– Девяносто пять, - быстро скорректировала запросы кассирша.

Марек хмыкнул и согласился. Да подавись ты, подумал, скалясь еще шире. Он расплатился. Потом быстро сложил продукты в пакет.

– Ба-альшое спасибо.

Пока шел сквером, все жалел деньги.

Безумство какое-то. Сотню - ни за что ни про что. И куда?

Пакет не казался тяжелым. Хотя с чего бы ему - почти ведь и не куплено ничего. То есть, смешно, сколько куплено. В Европе, черт, он бы на эту сумму...

Пятнадцать пицц!

Деревья склоняли ветви. Асфальт дорожки ложился под ноги. Прохожих было на удивление немного. За сквером Марек перешел узкую улочку, затем еще одну, сердце забилось чаще, и потянулись, потянулись дома и сараи...

Здесь, кричала память, здесь! Помнишь?

Марек помнил. Серое от времени дерево, забор консервного завода, жестяные листы только поверху набили. Он ведь лазил когда-то через него за бумажными этикетками, длинными, желтыми, с надписью 'говядина тушеная', а если попадались красно-зеленые, 'свинина в желе', вообще был шик...

Наискосок - гаражи автобазы. А от забора дальше...

Дальше улица была перекрыта бетонными, в метр высотой плитами. У узенького прохода стоял патруль в знакомой натовской форме.

Марека остановили вскинутой на уровень груди ладонью.

– Извините, ваши документы.

Два ефрейтора. И унтер. Бронежилеты. Амуниция. М16 с подствольными гранатометами. Как они не спарятся?

– Пожалуйста, - покопавшись, Марек вытянул и подал паспорт. Так, честное слово, и в привычку войдет. Может, и не убирать, на шею повесить?
– А что такое?

Унтер приподнял темный визор шлема. Внимательные серые глаза на худощавом, грязном от пота лице задержались на Мареке, затем нырнули к сканеру на бедре. Ефрейторы чуть разошлись, винтовка одного как-то нехорошо целила Мареку в пах.

Сканер соображал долго. Секунды текли. Марек бессознательно защитил низ живота пакетом. И сумкой еще. Пропадай, ноут.

Ф-фу, зеленый огонек.

– Господин Канин?

– Да?

– Я должен предупредить вас, - сказал унтер, возвращая документ.
– Дело в том, что вы направляетесь в неблагонадежный квартал. Безопасность в нем мы не обеспечиваем. Поэтому спрашиваю: вы уверены, что вам туда нужно?

Марек кивнул.

– Да, господин унтер. У меня там...

Он замялся. Говорить 'родственники' почему-то не хотелось. Друзья? Знакомые? Материал для очерка? Но унтер понял его по-своему. Рот его с прямыми, правильными зубами растянулся в улыбке.

– Понима-аю... Только заразу не подцепите какую-нибудь.

Хохотнул сбоку ефрейтор.

– Постараюсь, - глухо отозвался Марек.
– Я пройду?

– Да, конечно, - унтер отшагнул в сторону.
– И все же будьте осторожны.

Какой предупредительный!

Марек протиснулся мимо, тут же шваркнув плечом о бетон в створе. Пиджак украсила неровная белая полоса.

– Ну что ж вы!
– фальшиво сокрушился унтер.

– Ничего-ничего, все в порядке.

Песчаная дорожка поднималась в небольшую горку. Деревянные дома встречали облупившейся краской, ржавыми водостоками, серым кружевом на окнах.

Улица Южная.

Память молчала. Зато горечи было хоть отбавляй.

Вот же сука, думал, шагая, Марек. Что ему здесь, квартал красных фонарей? 'Не подцепите...'. И почему неблагонадежный? С каких это пор?