– Ну, конечно! – сказал Лал.

– Ты знаешь, мы уже не представляли, как можно без этого жить.

– Я так и думал. Видишь, Ева оказалась права.

– Прости, мой брат, но было так хорошо, что мы даже почти перестали грустить о Тебе.

– И прекрасно!

– Мы назвали его Лалом.

Конечно, они не переставали заниматься работой. Хватало сил на всё.

Запустили ещё один оксигенизатор: кислород прибывал в атмосферу. Продолжали закладку лесов.

Мама произвела посадку плодовых деревьев – уже не только в порядке эксперимента: хотела, чтобы ребенок мог есть настоящие свежие фрукты. Потом разбила огородик на гидропонике. Они были невелики: и сад, и огород, так как здесь не было насекомых, опыляющих цветы – этим занимались немногочисленные роботы, такие, как те, что работали на внеземных плантациях Ближнего космоса в окрестностях Солнца.

А Он интенсивно продолжал разведку полезных ископаемых, подготавливал пуски заводов по выплавке металлов и изготовлению мачт и защитной пленки для лесов: запасы их, взятые с Земли, подходили к концу.

Как и раньше, не всё получалось так, как хотелось: были и неудачи, и ошибки. Но они забывались, когда Он и Мама возвращались домой, и ребенок протягивал к ним руки.

“Солнце” порой светило через разрывы в облаках, когда они оба или по очереди гуляли с Сыном в “лесу” за озером: он лежал в своей коляске, которая могла герметически закрываться, и улыбался. “Солнышко”!

– Тебе нравится, сынок?

Должно быть! И Псу, который всегда принимал участие в этих прогулках, – тоже.

Постепенно Сын начал уверенней ходить ножками, и его стали на прогулках спускать на землю. Вначале он цеплялся за руку или за шею Пса. Потом быстро стал ходить, не держась ни за что.

И, наконец, заговорил. Это было чудесное время. Он смешно коверкал слова, неповторимо смешно...

– И какое слово он произнес первым, старший брат?

– Сам!

... Он, действительно был невероятно самостоятельный: быстро научился орудовать ложкой, садиться на горшок, а потом и одеваться. И, главное, всегда находил себе дело, не шумел и не мешал. Любимым его занятием было что-то строить из ярких пластмассовых элементов – за этим его спокойно можно было оставить одного под присмотром робота-няньки и Пса.

Это было очень уж кстати: наступил период, когда вопросы, требующие немедленного решения, которое не могло быть выдано компьютерами, возникали один за другим.

Поначалу они старались отлучаться из дому по очереди, но вскоре, убедившись, что его можно оставлять одного, всё чаще отсутствовали оба. Робот своевременно кормил и укладывал его спать, Пес следил за ним и принимал участие в играх. Так что какое-то время Сын видел Его и Маму довольно мало. Он не капризничал, хотя и видно было, что он скучает по общению с ними.

Реванш он брал в субботу, единственный их выходной день в тот период. Они просыпались поздно и не торопились вставать. Кроватка его с самого начала находилась в их спальне: он просыпался раньше и ждал. Увидев, что они, наконец, уже не спят, он подавал голос:

– Я к вам, можно? – знал, что сегодня отказа не будет. Слезал с кроватки и, прошлепав босыми ножками по полу, забирался к ним.

Он ложился в середку между ними и начинал задавать свои вопросы. Многие из них вызывали их смех. Ему быстро надоедало лежать, и он забирался на кого-нибудь верхом, требуя, чтобы его подбрасывали. Ему это страшно нравилось – он громко смеялся и ни капельки не боялся.

Потом Мама сама умывала его, а Он заказывал роботу завтрак. Сын сидел с ними за столом на высоком стуле. Завтракали не торопясь; разговаривали, стараясь не касаться работы. После завтрака они отправлялись в баню, а Сын и Пес ждали их, чтобы отправиться, облачившись в скафандры, в “лес” за озеро.

Деревья окрепли и быстро набирали рост: избыток углекислоты и оптимальная доза ультрафиолета, пропускаемая защитной пленкой, творили чудеса. Ребенок прекрасно чувствовал себя здесь: всё было знакомо, и за деревьями можно было прятаться.

Изредка пригревало “солнышко”, и тогда было совсем чудесно: не хотелось никуда уходить. Сын вместо обеда выпивал козье молоко, и они оставались до тех пор, пока глаза у малыша не начинали слипаться. Тогда Он брал его на руки и нес в лодку.

После сна и полдника Сын просил показать “картинки”, как он называл детские фильмы, и забирался к кому-нибудь на колени. Но фильмы занимали его недолго: он слишком любил двигаться. Опять просился в “лес” – и, если можно было, они снова плыли туда.

Укладывали его в субботу рано: он успевал к вечеру устать, а им хотелось посидеть за столом. Перед сном они купали его. Сами, конечно, – без робота. Сын жмурился от удовольствия, сидя в теплой воде, и играл пеной.

Им было необыкновенно покойно и хорошо в эти минуты: вид голого детского тельца, которое становилось всё более упругим, пробуждало непонятно щемящее чувство, что лучше этого больше ничего быть не может.

Он быстро засыпал. Переодевшись, садились за стол. Отдавали должное праздничной еде: блюдам из свежего мяса и овощей с огорода. Потом он садился за оркестрион и много, долго играл: то, что хотел, и что просила Она. Иногда Она пела.