Богу
вернуться

Британ Илья Алексеевич
Шрифт:

«Папоротник — лапы…»

Папоротник — лапы; Череп — серый пень; Гриб прогнивший шляпу Сдвинул набекрень; Плачет там в долине Смятая трава; В жуткой паутине Чёрная листва; Мёртвых веток залежь; Грустный, грустный вид… Знать, не у меня лишь Сердце так болит!

«Неужто в светлом зеркале…»

Неужто в светлом зеркале Мое лицо? не верю! Как жутко исковеркали Сомнения, потери! Кто лоб рассек морщинами? А взоры кем убиты? Кто ласками змеиными Украл мои ланиты? Кто мне склонил так голову, Уста сковал мне хладом? — Их мертвенное олово Покрыто страшным ядом… Всю душу исковеркали! О, близкая развязка: Мелькнёт в суровом зеркале Безжизненная маска!

«Лист увядший, как жёлтый кристалл…»

Лист увядший, как жёлтый кристалл; Как ребёнок, заплакала птица. Лист, который на землю упал, — Как он сможет потом возродиться? Дни, как чёрный угасший агат; Как могила любовь замолчала. Дни, которые рано сгорят, — Как опять им увидеть начало?

«Осина — в белом платьице…»

Осина — в белом платьице: Зелёное наскучило. А за полем маячится Избёнка, словно чучело. Зима — такая милая: Письмо прислала белое О том, кого любила я, Кому сказать не смела я… Зиму крестьяне встретили: Пестрым-пестра околица. — О ком, не о поэте ли Душа болит и молится?.. Все стали вдруг хорошими! Дымок так низко стелется. За первыми порошами Прибудет и мятелица. Грущу я, слёзы катятся: Поверить не сумела я… Осина — в белом платьице… И даль — такая белая!..

«Жизнь — обманчива, сердце — беззвездно…»

Жизнь — обманчива, сердце — беззвездно: В нём, как шорох невидимых змей И как чёрная жуткая бездна — Память прошлых растоптанных дней. То звучит мимолётною флейтой И рыдает, как сон наяву, Утешающий, ласковый чей-то Голос, — чей он… никак не пойму. То напевом далёкой свирели Проплывают и гаснут слова, И мелькает чуть-чуть, еле-еле Чья-то в синем венке голова. То… о, Боже мой, чьи это взгляды (В нём и солнце, и жгучая боль!) То ребёнка, то хищной наяды? Как забыть их, не помнить… Давно ль?.. Думы ранят, томятся и стонут, И уносятся в вихре пустом; Жизнь — обманчива, прошлое — омут Под разломанным чёрным крестом.

«Туман опаловой завесой…»

Туман опаловой завесой Дорогу милую облёк; Но из лазоревого леса Подул незримый ветерок: Исчезли мертвенные клочья, Дорога стала голубой. — Но я… не в силах превозмочь я Завес, опущенных судьбой! Вся жизнь проходит будто мимо, Туман, как каменная дверь, И в нём друг другу мы не зримы, — Быть может, к лучшему, поверь…

«Без конца ль эта серая жуткая нить!..»

Без конца ль эта серая жуткая нить! Солнце стало всё ниже да ниже. — Для того, чтоб острее, чтоб ярче любить, Я тебя до тоски ненавижу. Что такое любовь? — потерять, не найти, Бога сжечь и молиться дракону. — Для того, чтоб не сбиться с земного пути, Я невидимых струн не затрону. Да погибнет любовь, если жизнь где-то там Не продолжит того, что уж было! — Для того, чтоб не кончиться этим мечтам, Я сойду за тобою в могилу.

«Я гляжу с высокого балкона…»

Я гляжу с высокого балкона В полумрак открытых настежь окон, Где пред Ликом Иверской иконы… Неподвижен чей-то нежный локон. Запах яблонь тянется из сада, Голоса звучат так смутно, плохо… У иконы — синяя лампада, Трепетанье горестного вздоха. Вышли звезды. Светлые, скажите, Кто там плачет скорбно у киота, И о чём горячие мольбы те, И по ком тяжёлая забота? У меня нет в комнате иконы, Нет лампадки, Бога нет, — далёк Он… Я гляжу с высокого балкона И целую в мыслях нежный локон.