– Фактически это смерть, - сказала я, подумав.

– Что ты несешь?
– нахмурился Том.

– Как говорит бабушка Марта, кто-то несет в мир добро, кто-то разрушение, а я просто несу корзинку с продуктами, - буркнула я.
– Том, это не доведет ни до чего хорошего. Ты сказал - нужно отделить часть души, так? А которую часть? Как ты определишь? В ней будет всего поровну или, например, там не окажется меня? Я же хоть немножко места там занимаю, а?

– Гм… - произнес он.

– А если наоборот, ты отделишь ту часть, где я есть, что останется здесь? Это ведь будешь уже не ты, - я почувствовала, что встала на правильный путь.
– Или не совсем ты. Ты чего-то лишишься, даже если не почувствуешь сразу. Может, какой-то мелочи, вроде бы и ненужной, но ты детство вспомни: иногда потеряешь какую-нибудь чепуховину, хоть мелок цветной, и никак не можешь забыть.
– Я помолчала и добавила: - Я так заколку потеряла, до сих пор помню. Дурацкая была, вечно расстегивалась, но мне ее дедушка подарил… а я то ли забыла ее где-то, то ли она свалилась, а я не заметила… Я объяснять не горазда, но, Том, не надо так. Если ты это сделаешь, - а ты сумеешь, конечно, даже не сомневаюсь, - я тебя потеряю. И ты себя потеряешь.

Том молча смотрел в окно.

– Но жизнь слишком короткая, - произнес он.
– Я не успею сделать все, что хочу.

– Ищи другой способ, - сказала я.
– Тебе же важно, чтобы жило тело, им и займись. А душу не трогай.

– Ну ладно, - нехотя согласился он, - придется заново изобретать философский камень. Фламмель, говорят, секретами не делится.

– А ты попроси, - улыбнулась я, - чем черт не шутит? Твоя целеустремленность вполне может ему понравиться!

– Эх, Томми, - вздохнул он и обнял меня за плечи.
– Тут уж не знаешь, в какую сторону бросаться и за что хвататься вперед всего. Но… да, сперва нужно обеспечить будущее. А на жизнь я нам заработаю.

– Уж с голоду не умрем, - улыбнулась я.

*

Многие из наших однокурсников не вернулись с каникул, и оставалось только гадать: то ли родители оставили их дома либо отправили в более спокойные места, то ли им повезло меньше, чем нам с Томом. В Йоркшире-то на ферме было спокойно, но вот тот поезд я никогда не забуду! А те, кто оставался в Лондоне и пригородах, что сталось с ними?

– Не понимаю, - говорил Том, балансируя на парапете Астрономической башни. Я предпочитала не смотреть на его упражнения, просто держала под рукой метлу на случай, если мой чокнутый приятель все-таки не удержит равновесия и не сумеет полететь.
– Нам постоянно твердят: цвет магического общества, надежда, будущее нации, юные волшебники… а потом берут и отсылают по домам! Логично же было запереть всех в школе, особенно магглорожденных… Чистокровных, я видел, по домам разбирали родители или домовики, или порт-ключи им присылали, полукровкам тоже, но вот магглорожденные - это же без шансов. Мы с тобой чудом живы остались, а окажись на моем месте кто другой, или будь ты одна, могла бы и не выжить. Даже не из-за бомб, просто… хоть чемодан бы на голову свалился - и готово. Ну или покалечилась бы.

– Том, я тебя уже раз двадцать поблагодарила за спасение моей никчемной жизни, - сказала я, не отрываясь от учебника.
– Успокойся. О чем думают преподаватели, представления не имею, может, считают, что это естественный отбор в действии. Те, кто не выжил под маггловскими бомбами, великими волшебниками стать не смогут. Увы и ах.

– Кстати, - он спрыгнул на пол, - ты Уоррен видела?

– Ага, - улыбнулась я.
– Едва узнала, от нее едва половина осталась!

– Ну ничего, она так хоть на девушку похожа, а не на тролля. Очки ей не идут, правда, ну да это мелочи. А кудри-то какие отрастила!
– захихикал Том.
– И от прыщей избавилась. Не иначе, все запасы зелий у медички выпила…

– Да ладно тебе издеваться, - фыркнула я, - она хоть рыдать перестала по любому поводу и даже вроде бы парня себе нашла, с Хаффлпаффа. Тоже очкарик, полукровка, ничего так, симпатичный.

– Н-да, добрым словом и пистолетом можно сделать куда больше, чем одним добрым словом, - припомнил Том фразу из американского фильма.

– Или одним пистолетом, - добавила я с намеком. У друга моего имелась неприятная склонность решать проблемы радикально. Например, Авадой - я была уверена, что он уже освоил все непростительные заклятия, только мне почему-то об этом не говорил. Может, думал, что я испугаюсь?

– Значит, в нашем тандеме ты будешь отвечать за добрые слова, а я - за пистолет, - хмыкнул он и потянулся.
– С добротой у меня как-то не задалось.

– Я заметила. Эй, ты куда?

– Я отдохнул и сейчас испробую то, что придумал, - серьезно сказал Том и снова запрыгнул на парапет.
– Подстрахуй, Томми!

Я мысленно застонала, но оседлала метлу, приняв стартовую позицию.

Том раскинул руки, вдохнул поглубже и шагнул с башни в пустоту…

Не держись я за метлу, схватилась бы за голову, но… Том не упал. Он будто бы по-прежнему стоял на парапете, только под ним была пропасть, а когда он повернул ко мне голову, лицо его светилось от восторга.

– Получилось, Томми!
– прокричал он сквозь ветер, чуть наклонился вперед и скользнул в восходящем воздушном потоке, как очень большая черная птица - мантия развевалась, будто крылья.

Я ринулась за ним: если Том загремит, я хоть смогу задержать его падение или перехвачу. Пусть я в квиддич не играла, но мне неплохо удавались кое-какие трюки. Опять же, когда мы смотрели военную кинохронику (в Лондоне нас занесло в кинотеатр, надо было как-то скоротать время до поезда), Том что-то обдумал и решил потренироваться на больших скоростях: способность уйти в пике или штопор, а потом резко взмыть вверх лишней никогда не будет, сказал он. Слава богу, я не боялась высоты и скорости, как многие наши девочки. Единственное неудобство - приходилось надевать брюки, не то юбка при таких фигурах высшего пилотажа задиралась просто неприлично!

– Это потрясающее ощущение, - сказал он, когда мы вернулись на башню.
– Томми, ты тоже научишься, я обещаю! Здорово было бы взлететь вместе!

И я поняла, что ради этого он запросто скинет меня с башни, ну, как иногда учат плавать - бросят в воду и выгребай, если сможешь. А не сможешь, вытащат, откачают и окунут снова…

В общем-то, я не ошиблась в своих прогнозах, поэтому к Рождеству волей-неволей хотя бы научилась задерживать падение и приземляться с большой высоты, ничего себе не сломав. До самостоятельного полета мне было еще далеко, но Том не терял оптимизма, заявив, что даже обезьяну можно научить читать, а я намного умнее шимпанзе, за что и огреб метлой поперек хребта.