Я знала, что в один прекрасный день так и произойдет, но никогда не думала, что Эрик так сильно отреагирует. Я настолько сбита с толку, что не знаю, что ответить. Я вижу лишь его холодный взгляд. Бросившись в сторону, я подлетаю к ребенку и целую его в лоб.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Прости меня, Джуд. Мне было скучно, я взял скейт и в конце концов упал.

Ласково улыбнувшись, я шепчу:

– Мне жаль, солнышко.

Мальчик грустно кивает. Эрик берет меня за локоть и выводит из комнаты, оставляя со своей матерью и сестрой, а потом гневно приказывает:

– Идите спать. С вами я еще поговорю. А я останусь с Флином.

Этой ночью, зайдя к нам в спальню, я не знаю, что делать. Я сажусь на кровать и от охватившего меня отчаяния не могу пошевелиться. Мне хочется сейчас быть с Эриком и Флином. Хочется поддержать их. Но Эрик мне этого не позволяет.

На следующее утро, спустившись вниз, я нахожу на кухне сидящими за столом Марту, Эрика и Соню. Они ругаются. Когда я захожу, они замолкают, а у меня появляется какое-то нехорошее предчувствие.

Симона заботливо ставит передо мной чашку кофе. Взглядом она просит меня сохранять спокойствие. Она знает характер Эрика и понимает, что сейчас он в ярости, но также она знает и меня. Сев за стол, я гляжу на Эрика и спрашиваю:

– Как Флин?

Ответив тяжелым взглядом, который мне совсем не нравится, он произносит сквозь зубы:

– Благодаря тебе, плохо.

Соня смотрит на сына и отчитывает его:

– Черт возьми, Эрик! В этом нет вины Джудит. Почему ты продолжаешь обвинять ее?

– Потому что она знала, что не должна была учить Флина кататься на скейте. Поэтому, да, она виновата, - гневно отвечает он.

У меня дрожат колени. Я не знаю, что сказать.

– Ты дурак или притворяешься? – вмешивается Марта.

– Марта… - шипит Эрик.

– Что это значит: она не должна была? Разве ты не видишь, что ребенок благодаря ей изменился? Не видишь, что Флин уже не тот замкнутый мальчик, что был до ее приезда?

Эрик не отвечает, и Марта продолжает:

– Ты должен был бы поблагодарить Джудит за то, что Флин сейчас начал улыбаться и вести себя, как любой другой обычный ребенок в его возрасте. Потому что, представляешь, братец, бывает, что дети падают, но поднимаются и извлекают из этого урок. Только вот ты этому до сих пор так и не научился.

Он не отвечает. Эрик встает и, не глядя на меня, выходит из кухни. У меня сжимается сердце, но, взглянув на трех наблюдающих за мной женщин, я шепчу:

– Спокойно, я с ним поговорю.

– Дай ему подзатыльник, да посильнее, он этого заслуживает, - шипит Марта.

Соня глядит на меня, берет меня за руку и шепчет:

– Ни в чем себя не вини, золотце. Ты ни в чем не виновата. И уж тем более в том, что взяла мотоцикл Ханны и каталась с Юргеном и его друзьями.

– Я должна была ему об этом сказать, - настаиваю я.

– Да, конечно, как будто так легко что-нибудь сказать этому ворчуну, - возражает Марта. – Ты с ним слишком терпелива. Ты, должно быть, очень сильно его любишь, потому что невозможно понять, как ты все это терпишь. Я люблю его, и он – мой брат, но уверяю тебя, я не выношу, когда он такой.

– Марта… - шепчет Соня, - не будь с Эриком так сурова.

Она встает и зажигает сигарету. Я прошу у нее еще одну. Мне нужно покурить.

Выйдя через двадцать минут из кухни, я подхожу к двери в кабинет Эрика, делаю глубокий вдох и захожу. При виде меня он впивается в меня своим обвиняющим взглядом и говорит сквозь зубы:

– Джудит, чего тебе нужно?

Я подхожу к нему.

– Мне жаль. Жаль, что я не рассказала те…

– Мне плевать на твои извинения. Ты солгала.

– Ты прав. Я многое скрывала от тебя, но…

– Ты лгала мне все это время. Ты скрывала от меня важные вещи, хотя знала, что не должна этого делать. Ты думаешь, что я такое чудовище, что мне ничего невозможно рассказать?

Я не отвечаю. Я молчу. Мы глядим друг на друга, и наконец он спрашивает:

– Что значит для тебя «сейчас и всегда»? Что значит для тебя обещание быть вместе?

Его вопросы приводят меня в смятение. Я не знаю, что ему ответить. Наконец, он произносит:

– Послушай, Джудит, я очень на тебя зол, да и на себя тоже. Лучше выйди из моего кабинета и оставь меня в покое. Мне надо подумать. Нужно расслабиться, иначе в таком состоянии я могу сказать или сделать что-то, о чем потом сильно пожалею.

От этих его слов меня охватывает возмущение и, не обращая на него внимания, я шикаю на него:

– Теперь ты опять выбрасываешь меня из своей жизни, как делаешь это всегда, когда тебе что-то не нравится?