Каждый ребенок боится услышать такое, пусть даже сказанное не прямым текстом, и не важно, пять ему или пятьдесят — с родителями мы всегда остаемся детьми, это понятие не зависит от возраста. И я боюсь, как все, а может, и больше — и не желаю слышать такое, не желаю понимать, что не являюсь желанной, что испортила родителям жизнь. А ведь все так и есть, и дело даже не в папиных пьяных откровениях.

Я всегда это знала: когда родители ссорились, когда мама рыдала в ванной, а отец курил пачку за пачкой на балконе, когда мамины почти-подруги на ее дне рождения говорили о том, каким бы хорошим специалистом она была, не брось институт из-за беременности, когда в состоянии стала сосчитать, что родители поженились спустя пять месяцев после того, что мама забеременела.

А ведь ты, Рита Беликова, лучшая ученица, звездочка школы, должна была все понять еще три года назад…

Это был обычный вечер, ничем не примечательный, мы с мамой смотрели какой-то фильм — я не запомнила ни название, ни сюжет. Запомнила только одну-единственную фразу: «Ты же вышла замуж уже после того, как забеременела! Разве это правильно?» — и искренне удивилась.

— А разве это плохо — выйти замуж после того, как забеременеешь? — спросила я тогда у мамы. — Это же нормально…

— Это ненормально, доченька, — мама как-то грустно улыбнулась, но тогда я эту грусть не заметила. — Ты должна заводить ребенка только после того, как поймешь, что хочешь связать с человеком всю свою жизнь.

В тот вечер у меня не хватило смелости спросить: «А как же вы с папой? Неужели из-за меня вам пришлось связать жизни?» — да и не хотелось мне знать ответ, я ведь верила, что мама с папой друг друга любят и просто не могли раньше пожениться.

Глупой я тогда была — глупая и сейчас. Хотя бы потому, что выбежала из дома в чем была — пижаме, накинутой сверху вязаной собственноручно шали и тапочках, как сказал однажды Дима, наркоманской расцветки.

Дима… я посмотрела туда, где темнели его окна, и поняла, что больше всего на свете сейчас хочу услышать его голос. Глупо и очень «кстати». Хотя…

Когда я покупала эту пижаму, мама спросила, зачем мне нужна пижама с карманами. Тогда я ответила что-то невразумительное, а теперь поняла, что это была самая разумная покупка за всю свою жизнь: впопыхах я положила телефон не на тумбочку или кровать, а в карман пижамных штанов.

Трясущимися ни то от обиды, ни то от холода — который пока еще не слишком ощущался — руками я набрала последний номер в списке вызовов. Гудок, второй, третий, четвертый, пятый, шестой, седьмой…

В голове запоздало пронеслась мысль, что он уже наверняка спит, и ему сейчас точно не до меня.

…восьмой, девятый…

«Ты уже соскучилась? — сонный голос, но ни слова упрека, только извечная насмешка. И как же сразу хорошо стало, спокойно. — Эй, Белка? Рыжая, ты тут? Прием? Рита?!»

Мое имя заставило меня резко дернуться: как часто так же обеспокоенно его произносили мама и папа.

— Прости, — пробормотала я, не сдерживая рыданий. — Я просто… прости…

Мимо проехала машина, но я не обратила на нее внимания. Лишь судорожно сжимала трубку, лепеча слова извинения, глотая слезы и дрожа от холода и боли.

«Рита, ты, что, на улице?!»

— Кажется… я… прости, просто… — я будто забыла все слова. Да и не хотелось говорить — лишь слышать приятный голос, который волшебным образом дарил тепло и спокойствие.

«Стой на месте, я сейчас спущусь!» — я не улавливала смысл сказанного, просто наслаждалась голосом — и зря, иначе бы не стала так дергаться, когда кто-то накинул на меня что-то тяжелое, оказавшееся курткой.

— Ну же, спокойнее, это всего лишь я, Дима, — проговорил парень, укутывая притихшую меня и прижимая к себе.

— Прости, я думала, это…

— Понимаю, думала, что это кто-то плохой. Ты ведь даже не заметила, когда я подошел… Что случилось, почему ты выбежала в таком виде? — натянув мне на голову капюшон, спросил парень. Мне сразу стало тепло-тепло — просто потому что он рядом, а не только из-за его теплой куртки.

— Ничего… я просто… — меньше всего мне хотелось, чтобы он знал о словах отца и о том, что я нежеланный ребенок. И больше всего хотелось рассказать именно ему, чтобы он понял, прижал к себе, успокоил.

— Вижу я, что ничего, — Дима улыбнулся той особенной улыбкой, от которой слезы начали высыхать, а сердце — успокаиваться. — Какой у тебя код подъезда? Пойдем, я отведу тебя домой…

Его слова, что молния, ударили меня, заставили вырываться со всей возможной силой, то шепча, то крича, что я ни за что не пойду домой.

— Рита, немедленно возьми себя в руки! — прикрикнул на меня парень — я вся сжалась, понимая, что больше всего боюсь его разозлить, разочаровать, потерять его опору — и тут же продолжил, тихо и ласково: — Тогда пойдем ко мне, тебе хорошо, ты в куртке, а я заболею и умру — и что ты будешь делать?