подобного разговора.

– Возможно.

Она пригвождает меня взглядом. Я возвращаю ей такой же пристальный

взгляд. Она медленно – и многозначительно – показывает глазами на мою

тарелку и потом на соседний пустой столик.

– Означает ли это, что мне не стоит надеяться увидеть как-нибудь твое

обнаженное селфи? – спрашиваю я. – Ну или хотя бы селфи в этом бикини?

– Думаю, тебе и так присылают немало селфи.

Будто в подтверждение ее слов, рядом с бутылкой воды жужжит мой

телефон, и Лондон расплывается в очаровательной улыбке с ямочками.

Поставив локти на стол, я подаюсь вперед и улыбаюсь так искренне, как

только могу.

– Послушай, Фресно…

– Фресно, Амстердам… Очень остроумно.

– Я не собираюсь ничего усложнять. Само беспокойство, что будет

неловко, и делает ситуацию неловкой. Мы в маленьком ресторанчике. Мы оба

взрослые. А это просто еда, – отщипнув кусочек тортильи, бросаю ее в рот и

задумчиво жую. – Так что, строго говоря, это просто еда с парнем, который

пару ночей назад видел тебя голой. Но если ты на самом деле хочешь, чтобы

я пересел, я уйду.

Она смотрит в сторону, и я замечаю виноватое выражение ее лица. Я уже

видел, как она общается с людьми – она болтунья, улыбается и без конца

отпускает шуточки – так что Лондон возводит вокруг себя стены из-за парней

и отношений, а не потому что она засранка.

Ну разве что самую малость.

Снова повернувшись ко мне, она, прищурившись, оглядывает меня и

хохочет.

– У тебя в зубах застряла фасоль.

Теперь, когда она об этом сказала, я и сам почувствовал. Нарочно

улыбаюсь еще шире.

– Мне же нужно как-то уменьшить свою привлекательность. Не стоит

ведь позволять работать харизме постоянно и на полную катушку.

Лондон хихикает и откусывает свою картошку.

– Ты спятил.

Я наклоняюсь к ней ближе, и она хохочет еще сильнее.

– Можешь поверить, что это лицо мужчины, который пару ночей назад с

радостью подарил тебе четыре оргазма?

Она смотрит на меня и поджимает губы, когда память о той ночи

заставляет ее покраснеть.

– Три.

Я вынимаю фасолинку и откидываюсь на спинку стула, не спуская с нее

глаз. Я жду. Потому что отчетливо помню каждый из ее оргазмов – с

пронзительным вскриком, с открытым от изумления ртом, «о боже, охуеть, о-

о-о» и последний: со струящимся потом и неразборчиво-умоляющий – так

что она врушка.

– Ладно, может, и четыре, – слегка взмахнув рукой, признает она. Потом

хмурится и смотрит на меня. – И на что это ты намекаешь?

Я мотаю головой.

– Ни на что. Я…

– Вообще-то я серьезно, – теперь она краснеет от растерянности. – На

что намекаешь… вот всем этим? – она показывает на мой внешний вид. –

Эффектный костюм, блестящие туфли, эта чертовы волосы…

– Я еду с работы! – не могу удержаться от хохота я. – Погоди, а на что тут

могут намекать мои волосы?

– Еще эта улыбочка. Ты… просто… – она ищет подходящее слово,

остановившись наконец на: – нелепый.

Не знаю, дело в этом слове или нет, но это будоражит. От наблюдения,

как она делает вид, будто ей тошно находиться рядом со мной, я испытываю

странный кайф.

– Без понятия, что ты подразумеваешь под словом «нелепый», –

подначиваю я ее.

– Каждую ночь ты трахаешь разных женщин и…

– Не каждую.

О да, вот оно: уравновешенная Лондон куда-то исчезла.

– Я смотрю, ты хочешь видеть меня набором штампов, а?

– Золотой мальчик, игрок в водное поло, будущий адвокат. Эх, до чего ж

тяжелая судьба, а. Аж страшно, – она наклоняется в сторону, оглядывая

парковку. – И, наверное, ездишь на Хаммере, да?

– Я отвез тебя домой на Приусе, – напоминаю ей я.

Она фыркает.

– У тебя в кармане презерватив!