Вход/Регистрация
Стихотворения (1884 г.)
вернуться

Бенедиктов Владимир Григорьевич

Шрифт:

Стихотворения 1860-1870-х годов

И. А. Гончарову

(Перед кругосветным его путешествием)

И оснащен, и замыслами полный, Уже готов фрегат твой растолкнуть Седых морей дымящиеся волны И шар земной теченьем обогнуть, Под бурями возмужествуй упрямо! Пусть вал визжит у мощного руля! Вот Азия – мир праотца Адама! Вот юная Колумбова земля! И ты свершишь плавучие заезды В те древние и новые места, Где в небесах другие блещут звезды, Где свет лиет созвездие Креста. Поклон ему! Взгляни как триумфатор На сей трофей в хоругвях облаков, Пересеки и тропик и экватор – И отпируй сей праздник моряков! И если бы тебе под небесами Неведомых антиподов пришлось Переверстаться с здешними друзьями Ногами в ноги, головами врозь, – То не роняй отрады помышленья, Что и вдали сердечный слышен глас, Что не одни лишь узы тяготенья Всемирного соединяют нас. Лети! – И, что внушит тебе природа Тех чудных стран, – на пользу и добро Пусть передаст, в честь русского народа, Нам твой рассказ и славное перо! Прости! – Вернись и живо и здорово В суровые приневские края, И радостно обнимут Гончарова И Майковы, и все его друзья. Сентябрь – начало октября 1852

Человек

Много жизненных вопросов Тем решив, что всё пустяк, Жил когда-то грек-философ – Удивительный чудак. Он ходил как жалкий нищий, Полунаг и босиком, И питался грубой пищей, Сыт был брошенным куском; В бочке жил; лучами солнца Освещаем и согрет, Он героя-македонца, Покорившего весь свет, И царя, и полубога, Гордой просьбой удивил: «Отодвинься, брат, немного, – Ты мне солнце заслонил». О, давно минувши лета! Незапамятная старь! Днем, при полной силе света, Диоген зажег фонарь, И в толпе народа шумной Он идет, кругом глядит. «Ищешь ты кого, безумный?» – «Человека», – говорит. Строгий циник видел грека И в хитоне, и в плаще, Но не видел человека И искал его вотще. Если б шел он в век из века Вплоть до нынешних времен – И доныне человека Всё искал бы Диоген! Ход веков мы видим ясно, Нам истории скрижаль Открывает беспристрастно Дней давно протекших даль. Что ж там? – Несколько сокровищ, Много хламу жизни сей, Много там людей-чудовищ, Лжелюдей, полулюдей; Всюду брани, козни, ковы, Видны – римлянин суровый, Грубый скиф и хитрый грек; Много смертных полудиких, Много малых, горсть великих… Где же просто человек? Был один. Он шел без грома, Полон истины огнем. Можно было «Ессе homo!» Смело вымолвить о нем. Он на всех смотрел с любовью, Всех к бессмертью, как на пир, Призывал, и чистой кровью Он своей опрыснул мир. Этот мир был им испуган; Он был схвачен, был поруган, Был оплеван, был казнен От ватаги фарисейской Смертью крестного, злодейской, И в венке терновом он Оцет пил средь смертной жажды… «Человек, однако, мог Нам явиться хоть однажды?» – Нет, о люди, то был – бог! Не позднее 25 апреля 1853

Звездочка

День докучен, днем мне горько. Вот он гаснет… вот угас…. На закате меркнет зорька… Вот и звездочка зажглась. Здравствуй, ясная! Откуда? И куда? – А я всё тут. На земле всё так же худо, Те же терния растут. Над землей подъемлясь круто К беспредельной вышине, Что мелькаешь ты, как будто Всё подмигиваешь мне? Не с блаженством ли граничишь Ты, приветная звезда? И меня ты, мнится, кличешь, Говоришь: «Поди сюда! Круг разумных здесь созданий Полон мира и любви, Не заводит лютых браней, Не купается в крови. Здесь не будешь горе мыкать, Здесь не то, что там у вас. Полно хмуриться да хныкать! Выезжай-ка в добрый час! Тут нетряская дорога, Легкий путь – ни грязь, ни пыль! Воли много, места много». – А далёко ль? Сколько миль? Ох, далёко. Нам знакомы Версты к Солнцу от Земли, А с тобой и астрономы Рассчитаться не могли. Соблазнительным мерцаньем Не мигай же с вышины, – Благородным расстояньем Мы с тобой разделены. Сочетаньем кончить сделку Трудно, – мы должны вести Вечно взглядов перестрелку Между «здравствуй» и «прости». Знаю звездочку другую, – Я хоть ту достать хочу – Не небесную – земную, – Мне и та не по плечу! Так же, может быть, граничит С райским счастьем та звезда, Только та меня не кличет, Не мигнет, – поди сюда! Блещет мягче, ходит ниже – Вровень, кажется, со мной, Но существенно не ближе Я и к звездочке земной. И хоть так же б кончить сделку, Как с тобой, – с ней век вести Хоть бы взоров перестрелку Между «здравствуй» и «прости»! Не позднее 25 апреля 1853

Три власти Рима

Город вечный! Город славный! Представитель всех властей! Вождь когда-то своенравный, Мощный царь самоуправный Всех подлунных областей! Рим – отчизна Сципионов, Рим – метатель легионов, Рим – величья образец, В дивной кузнице законов С страшным молотом кузнец! Полон силы исполинской, Ты рубил весь мир сплеча И являл в руке воинской Всемогущество меча. Что же? С властию толикой Как судьба тебя вела? Не твоим ли, Рим великой. Лошадь консулом была? Не средь этого ль Сената – В сем чертоге высших дел – Круг распутниц, жриц разврата Меж сенаторов сидел? И не твой ли венценосный Царь – певун звонкоголосный Щеки красил и белил, И, рядясь женообразно, Средь всеобщего соблазна Гордо замуж выходил, Хохотал, и пел, и пил, И при песнях, и при смехе Жег тебя, и для потехи, В Тибре твой смиряя пыл, Недожженного топил, И, стреляя в ускользнувших, Добивал недотонувших, Недостреленных травил? Страшен был ты, Рим великой, Но не спасся, сын времен, Ты от силы полудикой Грозных севера племен. Из лесов в твои границы Гость косматый забежал – И воскормленник волчицы Под мечом медвежьим пал. Город вечный! Город славный! Крепкий меч твой, меч державный Не успел гиганта спасть, – Меч рассыпался на части, – Но взамен стальной сей власти Ты явил другую власть. Невещественная сила – Сила Римского двора Ключ от рая захватила У апостола Петра. Новый Рим стал с небом рядом, Стал он пастырем земли, Целый мир ему был стадом, И паслись с поникшим взглядом В этой пастве короли И, клонясь челом к подножью Властелина своего, С праха туфли у него Принимали милость божью Иль тряслись морозной дрожью Под анафемой его. Гроб господен указуя, И гремя, и торжествуя, Он сказал Европе: «Встань! Крест на плечи! меч во длань!» И Европа шла на брань В Азию, подобно стаду, Гибнуть с верою немой Под мечом и под чумой. Мнится, папа, взяв громаду Всей Европы вперегиб, Эту ношу к небу вскинул, И на Азию низринул, И об гроб Христов расшиб; Но расшибенное тело, Исцеляясь, закипело Новой жизнию, – а он Сам собой был изнурен – Этот Рим. – С грозой знакомый, Мир узрел свой тщетный страх: Неуместны божьи громы В человеческих руках. Пред очами света, явно, Римских пап в тройном венце – Пировал разврат державный В грязном Борджиа лице. Долго в пасть любостяжаний Рим хватал земные дани И тучнел от дольних благ, За даянья отпирая Для дающих двери рая. Всё молчало, – встал монах, Слабый ратник августинской, Против силы исполинской, И сильней была, чем меч, 0 Ополчившегося речь, – И, ревнуя к божьей славе, Рек он: «Божью благодать Пастырь душ людских не вправе Грешным людям продавать». Полный гнева, полный страха, Рим заслышал речь монаха, И проклятьем громовым Грозно грянул он над ним; Но неправды обличитель 1 Вновь восстал, чтобы сказать: «Нам божественный учитель Не дал права проклинать». Город вечный! – Чем же ныне, Новой властию какой – Ты мечом иль всесвятыней Покоряешь мир людской? Нет! пленять наш ум и чувства Призван к мирной ты судьбе, Воссияла мощь искусства, Власть изящного в тебе. В Капитолий свой всечтимый На руках ты Тасса мчал И бессмертья диадимой Полумертвого венчал. Твой гигант Микель-Анжело Купол неба вдвинул смело В купол храма – в твой венец. Брал он творческий резец – И, приемля все изгибы И величия печать, – Беломраморные глыбы Начинали вдруг дышать; Кисть хватал – и в дивном блеске Глас: «Да будет!» – эта кисть Превращала через фрески В изумительное: «Бысть». Здесь твой вечный труд хранится, Перуджино ученик, Что писал не кистью, мнится, Но молитвой божий лик; Мнится, ангел, вея лаской, С растворенной, небом краской С высоты к нему спорхнул – И художник зачерпнул Смесь из радуг и тумана И на стены Ватикана, Посвященный в чудеса, Взял и бросил небеса. Рим! ты много крови пролил И проклятий расточил, Но творец тебе дозволил, Чтоб, бессмертный, ты почил На изящном, на прекрасном, В сфере творческих чудес. Отдыхай под этим ясным, Чудным куполом небес! И показывай вселенной, Как непрочны все мечи, Как опасен дух надменный, – И учи ее, учи! Покажи ей с умиленьем Santo padre своего, Как святым благословеньем Поднята рука его! Прах развалин Колизея Чужеземцу укажи: «Вот он – прах теперь! – скажи. – Слава богу!» – Мирно тлея, Бойня дикая молчит. Как прекрасен этот вид, Потому, что он печален И безжизнен, – потому, Что безмолвный вид развалин Так приличен здесь всему, В чем, не в честь былого века, Видно зверство человека. Пылью древности своей, Рим, о прошлом проповедуй, И о смерти тех людей Наставительной беседой Жить нас в мире научи, Покажи свои три власти, И, смирив нам злые страсти, Наше сердце умягчи! Чтоб открыть нам благость божью, Дать нам видеть божество, – Покажи над бурной ложью Кротких истин торжество! 1852 или 1853

Его не стало (написано на смерть В. А. Каратыгина)

Его не стало… Нет светила русской сцены – Первослужителя скорбящей Мельпомены. Плачь, муза сирая, – его уж в мире нет. Фингал, Донской, Ермак, Людовик, Лир, Гамлет, Цари, что из гробов им к жизни вызывались, Вторичной смертию все ныне в нем скончались. – Здесь ревностный денщик великого Петра, Там бешеный игрок, ревнивый мавр вчера, Сегодня он – король, вождь ратный иль посланник, А завтра – нищий, раб, безумец иль изгнанник, Там в пышной мантии, а тут в лохмотьях весь, Но истинный артист везде – и там, и здесь, С челом, отмеченным печатаю таланта; Везде в нем видел мир глашатая-гиганта, В игре, исполненной и чувства и ума, Везде он был наш Кин, наш Гаррик, наш Тальма, Мне видится театр. Все полны ожиданья. Вдруг – поднят занавес – и взрыв рукоплесканья Раздался, – это ты, ты вышел, исполин! Обдуман каждый шаг, ряды живых картин – Его движения и каждый взмах десницы; В бровях – густая мгла, гроза – из-под ресницы. Он страшен. На лице великость адских мук. В его гортани мрет глухих рыданий звук, Волнуемая грудь всем слышимо клокочет, И в хохоте его отчаянье хохочет. Он бледен, он дрожит – и пена на устах, И, судорожно сжав в трепещущих перстах Сосуд с отравою, он пьет… в оцепененье Следите вы его предсмертное томленье – Изнемогает… пал… Так ломит кедр гроза. Он пал, с его чела вам смотрит смерть в глаза, Спускают занавес. Как бурные порывы: «Его! Его! Пусть нам он явится! Сюда!» Нет, люди, занавес опущен навсегда, Кулисы вечности задвинулись. Не выйдет! На этой сцене мир его уж не увидит. Нет! – Смерть, которую так верно он не раз Во всем могуществе изображал для вас, Соделала его в единый миг случайный Адептом выспренним своей последней тайны. Прости, собрат-артист! Прости, со-человек! С благословением наш просвещенный век На твой взирает прах несуеверным оком И мыслит: ты служил на поприще высоком, Трудился, изучал язык живых страстей, Чтоб нам изображать природу и людей И возбуждать в сердцах возвышенные чувства; Ты жег свой фимиам на алтаре искусства И путь свой проходил, при кликах торжества, Земли родимой в честь и в славу божества. Середина марта 1853

Ф. Н. Глинке

Здравствуй, деятель и зритель Многих чудных жизни сцен, Музы доблестной служитель, Наш поэт и представитель Славных дедовских времен! Знал ты время, ведал лета, Как людьми еще был дан В мире угол для поэта И певец пред оком света Чтил в себе свой честный сан. В лоне мира – песнью мирной Он страдальцев утешал, На пиры – нес клик свой пирный, В бранях – благовестью лирной Доблесть храбрых возвышал. Нес в величье он спокойном Тяжесть дольнего креста, – Пел ли радость гимном стройным – Он глумленьем непристойным Не кривил свои уста; И не мнил он обеспечить Беззаконный произвол – В русском слове чужеречить, Рвать язык родной, увечить Богом данный нам глагол. И над этой речью кровной, Внятной призванным душам, Не был вверен суд верховный Дерзкой стае суесловной – Дел словесных торгашам. Грустных новостей в пучине Мы, поэт, погружены, Но от прежних лет доныне Честно верен ты святыне Благородной старины. И за то своим покровом Сохранил в тебе господь Эту силу – звучным словом, Вечно юным, вечно новым, Оживлять нам дух и плоть. Помню: я еще мальчишкой Рылся в книжках, и меж них За подкраденною книжкой Поэтическою вспышкой Зажигал меня твой стих; Слух и сердце он лелеял, – И от слова твоего, От семен тех, что ты сеял, Аромат библейский веял – Отзыв неба самого. Ты Карелии природу В метких ямбах очертил, Ты Двенадцатому году В радость русскому народу Незабвенным эхом был. И теперь, на нас лишь канул Бранный дождь, твоя пора Не ушла: ты вмиг воспрянул И по-русски первый грянул Православное «ура». Средь болезненного века Жив и здрав ты, – честь! хвала! Песнь живого человека И до серба, и до грека Христианская дошла. Крест – нам сила, крест – наш разум. К нам, друзья! – Из-за креста Мы весь мир окинем глазом И «на трех ударим разом Со Христом и за Христа!» 12 мая 1854

Выпущенная птичка

Еще зеленеющей ветки Не видно, – а птичка летит. «Откуда ты, птичка?» – «Из клетки», – Порхая, она говорит. «Пустили, как видно, на волю. Ты рада? – с вопросом я к ней. – Чай, скучную, грустную долю Терпела ты в клетке своей!» «Нимало, – щебечет мне птичка, – Там было отрадно, тепло; Меня спеленала привычка, И весело время текло. Летучих подруг было много В той клетке, мы вместе росли. Хоть нас и держали там строго, Да строго зато берегли. Учились мы петь там согласно И крылышком ловко махать, И можем теперь безопасно По целому свету порхать». «Ох, птичка, боюсь – с непогодой Тебе нелегко совладать, Иль снова простишься с свободой, – Ловец тебя может поймать». «От бурь под приветною кровлей Спасусь я, – летунья в ответ, – А буду застигнута ловлей, Так в этом беды еще нет. Ловец меня, верно, не сгубит, Поймав меня в сети свои, – Ведь ловит, так, стало, он любит, А я создана для любви». Август 1854

Любовь музыканта

Посвящено А. Г. Рубинштейну

Царь я, – все звуки – мне слуги покорные, Войско державы моей. Будь мне царицей! Глаза твои черные Царских алмазов светлей. Полный мечтами и думами гордыми, В бурном порыве любви Я всколыхну громовыми аккордами Жаркие перси твои. Весь я проникнут восторгом и муками, – Созданный весь из огня, Я упою тебя чудными звуками, – В них ты прочувствуй меня! В страстном огне, перерывы дыхания Выразит струн моих звон, Шепот «люблю», и печатью лобзания Знойно подавленный стон. Я облекусь в торжество триумфальное, – И, как волну к берегам, Разом всё царство мое музыкальное Брошу к твоим я ногам. Между 1848 и 1854
  • Читать дальше
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9
  • 10
  • 11
  • ...

Ебукер (ebooker) – онлайн-библиотека на русском языке. Книги доступны онлайн, без утомительной регистрации. Огромный выбор и удобный дизайн, позволяющий читать без проблем. Добавляйте сайт в закладки! Все произведения загружаются пользователями: если считаете, что ваши авторские права нарушены – используйте форму обратной связи.

Полезные ссылки

  • Моя полка

Контакты

  • chitat.ebooker@gmail.com

Подпишитесь на рассылку: