— Машины готовы к даче хода, — доложили с поста энергетики. Доклады о готовности поступили и с других боевых постов.

— Разрешите отходить, товарищ адмирал? — обратился Рябченко к командующему отрядом.

— Добро, — сухо произнес Левченко. — Считайте, что меня здесь нет, действуйте самостоятельно.

— Есть! — прозвучало в ответ. — Отдать носовой!

Старпом тут же отрепетовал это приказание на бак.

Стройные шеренги распались. Краснофлотцы в брезентовых рукавицах начали выбирать носовой швартовый трос и аккуратно, виток за витком, укладывать его на вьюшку. Вот уже отданы и оба кормовых. Рябченко скомандовал на телеграф: «Левой — самый малый вперед, правой — самый малый назад!» — и посмотрел за корму. Там бурлила вода — гребные винты работали «враздрай». Нос корабля стал медленно отваливать от стенки. Когда вышли на середину реки Тайн, дали средний ход.

— Как в машинах? — запросил командир пост энергетики.

— Все в норме, — доложил Никольский. Рядом с ним в машинном отделении находился и английский чиф–инженер Лидикольт. Перед выходом в море англичанин предлагал командиру пятой боевой части поставить к механизмам своих специалистов. Но Никольский заявил, что советские моряки будут самостоятельно обслуживать энергетические установки, согласившись, чтобы для подстраховки на всякий случай в машинных и котельных помещениях присутствовало только по одному английскому моряку. При этом он поставил условие: англичане не должны вмешиваться в действия нашего личного состава, в случае необходимости они могут давать лишь рекомендации.

В устье Тайна объявили боевую тревогу. Предстоял отстрел реактивной установки «Хеджехог» и «эрликонов».

— Вахтенный офицер! Радиометристам и сигнальщикам усилить наблюдение на острых курсовых углах, — приказал Рябченко и перевел машинный телеграф на «Полный вперед». Корабль вздрогнул и чуть осел на корму.

— Товарищ командир! В носовом секторе целей нет. Можно начинать стрельбы, — доложил Лисовский.

— Добро. Передайте Лариошину: правый борт 15, дистанция 3 кабельтова, залп!

Как только приказание было отрепетовано, в носовой части послышались звонкие хлопки и шипение. Хвостатые реактивные мины, как рой больших черных мух, взметнулись над баком. Через несколько секунд я увидел в бинокль справа по носу эллипс, образованный всплесками упавших в воду мин.

— Хорошее накрытие площади — окажись в этом эллипсе вражеская лодка, и песенка ее была бы спета, — довольно проговорил Рябченко.

— Все 24 мины сошли с направляющих! — поступил доклад с бака. Предстояла проверка и «эрликонов». Я посмотрел на ростры: стволы автоматов направлены в зенит, расчеты готовы, ждут команд.

— Каждой установке выпустить полный магазин. Командуйте! — приказал мне Рябченко.

Та–та–та! — разнеслось по кораблю. Огненные трассы прочертили небо. И снова тишина. Зазвонил телефон:

— Все четыре «эрликона» задачу выполнили. Заеданий не было! — прозвучал в трубке голос старшины 2–й статьи Сегиня.

Весь день эсминец «утюжил» полигон, меняя ход, режим работы главных машин. Экипаж действовал четко и уверенно. Помнится, обнаружилось, что стал греться подшипник циркуляционного насоса. Командир второй машины старшина 2–й статьи Виктор Рыбченко быстро принял нужное решение: остановил насос, заменил подшипник, и насос вновь оказался в строю. Нужды во вмешательстве английских специалистов не возникло ни разу.

А однажды даже произошел курьез.

В третьем котле лопнуло водомерное стекло, помещение стало быстро заполняться паром. Английский «опекун» вместо того, чтобы предложить помощь, в испуге метнулся по трапу к люку, ведущему на верхнюю палубу. Стоявший на вахте у котла старший краснофлотец Дмитрий Хвостиков не растерялся, отсоединил водомерную колонку от парового коллектора. Поступление пара в котельное прекратилось.

В этом контрольном выходе была проверена исправность всех механизмов, систем и части огневых средств. Пушки же и кормовые бомбометы в реке испытывать было нельзя.

Командующий Отрядом остался доволен действиями экипажа. Но опытный глаз моряка заметил и неполадки в организации службы, в работе некоторых устройств. Ряд недочетов обнаружили старшины и офицеры.

Покидая корабль, вице–адмирал Левченко сказал:

— Даю вам, Рябченко, две недели на устранение всех недостатков.

Тренировки, частные учения и тревоги заполняли теперь все дни целиком, и время пошло быстрее. Все же мысли о заветном дне, когда на гафеле будет поднят родной бело–голубой краснозвездный флаг, нас не покидали. Наконец, он наступил, этот день.

Накануне его в журнале эсминца «Живучий» появилась запись: «16 июля 1944 года в порядке подготовки к подъему флага проведены беседы с агитаторами, партийным активом и личным составом о Военно–морском флаге Советского Союза». Тот воскресный день запомнился хорошо. Подъем флага проводился сразу на шести эсминцах. «Живучий» стоял третьим в «Альберт–доке». Справа по борту — «Жгучий», слева — «Дерзкий» и «Достойный». Два других эсминца — «Жаркий» и «Деятельный» — у нас по корме. На «Жестком» и «Доблестном» еще продолжался ремонт, подъем флага на них планировался на 1 августа.