Через несколько минут на мостик поднялся замполит:

— Вот список выделенных людей. Большинство из них коммунисты. Разрешите и мне получить сухой паек, чтобы быть с ними, — произнес Матковский, обращаясь к командиру корабля.

Пастухов знал, что на замполита можно положиться, что он не только хороший политработник, но и опытный моряк, что еще в 1932 году комсомолец Матковский плавал вторым помощником капитана на теплоходе «Пионер», нес вахту на ходовом мостике, не раз штормовал на Иссык–Куле. Командир был уверен: в трудную минуту замполит сможет помочь не только словом, но и делом.

— Добро, — удовлетворенно произнес Пастухов. — Только пусть вас хорошо задраят снаружи.

Предусмотрел командир и другие меры на случай аварии. Корабль все больше зарывался носом, оголяя винты. Усилилась вибрация корпуса, а ход уменьшать было нельзя. Отстать от конвоя — значило стать мишенью для гитлеровской подводной лодки...

Положение корабля становилось критическим. Однако командир своими уверенными действиями, спокойствием задавал тон, все члены экипажа работали четко, проявляя исключительную выносливость и мужество.

На меридиане Медвежьего начались атаки гитлеровских подводных лодок. Взрывы глубинных бомб раздавались трое суток, пока конвои не вошел в Кольский залив. Проникнуть внутрь охранения врагу так и не удалось.

Еще в Баренцевом море попали в полосу тумана. «Запчастям» пришлось труднее всех: англичане сняли с корабля радиолокацию, и советские моряки должны были проявить максимум бдительности, высокую морскую выучку, чтобы избежать столкновения с другими судами. Грозила опасность и от плавающих мин. Ветреча с одной из них на подходах к Кольскому заливу едва не оказалась роковой. Всего в нескольких метрах от борта заметил ее впередсмотрящий. Резким отворотом вправо А. Е. Пастухову удалось избежать столкновения и спасти эсминец от подрыва.

— В годы войны мне приходилось попадать в разные переделки, но этот переход на «запасных частях» остался в памяти на всю жизнь, — вспоминал Александр Евгеньевич Пастухов. — Высокий патриотизм и самоотверженность были характерны, конечно, не только для нашего экипажа. Замечательные люди служили и на других кораблях Северного флота. Но задачи, выпавшие на нашу долю, были необычными. Это понимал каждый член команды, и моряки делали подчас невозможное в тех условиях.

Александр Евгеньевич скромно умолчал о том, что сам он весь переход не сходил с мостика и экипаж это видел. Вера в командира на корабле очень много значит. Немаловажен здесь и характер взаимоотношений командира с офицерами, с личным составом. Особой, пожалуй, деловитостью и глубокой партийностью отличались на эсминце отношения командира корабля и его заместителя по политчасти. Они умело дополняли друг друга, понимали друг друга с полуслова и во всем были единодушны.

С приходом эсминца, командующий эскадрой контрадмирал В. А. Фокин, поздравляя личный состав с успешным выполнением задания, сказал:

— Учитывая, что сложную задачу в такой короткий срок мог выполнить только сплоченный И дружный коллектив, вашему кораблю командующий флотом решил присвоить наименование — «Дружный». В ответ на слова адмирала раздалось громкое матросское «Ура!».

В начале октября вышел из ремонта эсминец «Доблестный», а за ним и наш «Живучий». Настроение у всех было приподнятое — североморцы, помогая Красной Армии, громили немецких оккупантов на море и на суше. Теперь в боевую сферу включались еще два наших корабля.

15 октября Москва салютовала двадцатью артиллерийскими залпами из 224 орудий войскам Карельского фронта и морякам Северного флота, освободившим Печенгу (Петсамо). В тот день эсминец «Живучий», приняв все запасы до полных норм, стал на якорь в Кольском заливе. После полуночи поступило приказание командующего эскадрой готовиться к выходу на боевое задание. «Живучему» предстояло срочно доставить мазут (из собственных запасов) двум сторожевикам, оказавшимся без топлива вдали от базы.

Дело было так. Вечером 14 октября сторожевой корабль «Ураган» вышел в Печенгу для траления фарватера, высадки десанта и доставки боезапаса. В кильватер «Урагану» шел сторожевик «Смерч». По курсу и справа от сторожевиков следовали два «больших охотника». На подходе к Линахамари корабли попали в плотное минное заграждение. Параван–тралы одну за другой подсекли 16 вражеских мин. Две из них взорвались в параване «Смерча». Оба сторожевика получили повреждения — потекли топливные цистерны. Едва дотянули до Линахамари. Там в гавани цистерны законопатили, но топлива взять было негде.

Минное поле наш командир решил форсировать вечером — в период наибольшего прилива. Якорные контактные мины в полную воду менее опасны. Но с другой стороны, вероятность подрыва на плавающих минах в такое время выше. На «Живучем» не было параван–тралов для индивидуальной защиты от мин. Была у нас упрощенная противоминная обмотка, которая хоть и не очень надежно, но все же страховала от магнитных мин. Впереди нас должны были идти тральщики.

Наша встреча с этими «малышами», переоборудованными из рыболовных сейнеров, произошла в бухте Пум–манки. Там к нам на борт прибыл командир дивизиона тральщиков капитан 2–го ранга Панфилов. Рябченко собрал в кают–компании вахтенных офицеров. Комдив тральщиков познакомил нас с планом противоминного обеспечения. Нам впервые приходилось так близко сталкиваться с минной опасностью, поэтому слушали Панфилова очень внимательно. Особенно запомнилось мне строгое указание «Живучему»: на переходе держаться в пределах узкой протраленной полосы. Для ориентировки на корме тральщиков включались затемненные с боков белые огни.

Первыми с залива вышли тральщики. Следом за ними — мы. Уже темнело, но ходовые огни не включали. На баке и по бортам стояли наблюдатели с шестами в руках для отвода плавающих мин. На мостике мерно попискивал «Асдик». Подводных целей пока не было.

Прошло два часа. Трижды мы уклонялись от плавающих мин. И каждый раз, когда мина оставалась за кормой, все затаенно вздыхали: «Слава богу, пронесло». «А что ждет нас впереди? Может, придется поддержать огнем наступающие войска или сразиться с морским противником», — этими мыслями я поделился с артиллеристом Лисовским. Анатолий, ухмыльнувшись, заметил: