–  У нас связи со штабом армии нет, - удручённо ответил Артюшенко, а Виноградов добавил, что обстановка на этом направлении сложилась не в нашу пользу, сдерживать натиск фашистов почти нечем, численность двух дивизий не превышает численности полка.

–  А в моей сорок 44-й дивизии всего человек семьсот.
– пожаловался Артюшенко.
– У нас нет ни артиллерии, ни миномётов, ни танков, нет и транспорта.

–  Да вы что, полковник, шутите?
– едва не вспылил Мерецков. Выражение его лица стало жёстким, а на бугристых скулах заходили желваки.
– Где же ваша боевая техника? В боях растеряли?

Артюшенко глухо, не без раздражения сказал:

–  Мою дивизию перебросили с Ленинградского фронта самолётами, мы взяли с собой лишь стрелковое оружие. А с автоматом или винтовкой на вражеский танк не пойдёшь! Потому и отступаем.

–  Вот что, полковник. Теперь я командующий 4-й армией, меня назначила Ставка, - сухо и неторопливо заговорил Мерецков.
– Приказываю вашим войскам к десятому ноября занять оборону вот здесь!
– Кирилл Афанасьевич указал район на карте.
– По северному берегу реки Шомушка. Что вам надлежит сделать? Перерезать дорогу на Лодейное Поле, преградить путь танкам противника на север. В помощь вам я направляю резервные войска и боевую технику из своей 7-й армии...

–  Танки будут?
– прервал командарма Артюшенко.

–  Дадим вам танковую бригаду, больше у меня танков нет.

–  А нельзя ли выкроить хотя бы два десятка орудий? Как же нам бить танки?

–  Постараюсь это сделать.
– Мерецков подошёл к столу, на котором адъютант капитан Борода разложил рабочую карту командарма.
– Хочу ещё раз показать вам, где и когда войска ваших двух дивизий должны занять и оборудовать оборонительные позиции... На них вы обязаны стоять насмерть!
– Голос у Мерецкова был твёрд и решителен, глаза блестели.
– То, что недавно вы, как морские крабы, пятились назад, забудьте! Тот, кто без приказа сделает шаг назад, будет тут же расстрелян!

–  Станем биться до последнего, куда уж нам теперь отступать, - ответил за двоих Виноградов. Его спокойные чёрные глаза смотрели на командарма доверчиво, в них выражалась готовность выполнить только что отданный командармом приказ.

–  Ну-ну, покажите, комдивы, на что вы способны!
– Добродушная улыбка скользнула по лицу командарма.

В селе Бор Мерецков оставил генерала Павловича, на которого возложил общее руководство по сбору отступающих войск, организацию обороны и последующего наступления, а сам поспешил в другое село - Большой Двор. Здесь и находился штаб 4-й армии, и первым, кого увидел Мерецков, был генерал Яковлев. Он вышел из штаба и, когда машина командарма въехала во двор, подошёл к ней.

–  Рад вас видеть, Кирилл Афанасьевич!
– Он протянул руку, чтобы поздороваться с Мерецковым, но тот сделал вид, что занят, закрыл дверцу, а затем сурово взглянул на генерала.

–  Я сомневаюсь, Всеволод Фёдорович, что ты рад моему приезду, а вот я рад. Что случилось, почему твоя армия буквально рассыпалась, разбежалась, едва появились вражеские танки? Как ты мог допустить это? Тебя надо за такое руководство армией отдать под трибунал!

Генерал побледнел.

–  Не утрируй, Кирилл, - начал было он, но у Мерецкова вмиг окаменело лицо, а пальцы невольно сжались в кулаки.

–  Какой я вам Кирилл, - с ожесточением выговорил он.

Я генерал армии, представитель Ставки, а не тот генерал, который растерял свою армию и не имеет связи ни с одной стрелковой дивизией!

Яковлев стоял перед ним навытяжку, опустив руки по швам. Лицо его залилось краской. А Мерецков, ничуть не щадя его, сурово продолжал:

–  Ставка отстранила вас от руководства армией, мне приказано временно вступить в командование ею. Я остаюсь также и командармом 7-й.

Генералу Яковлеву следовало бы принять это сообщение к сведению, но он, не смущаясь, заявил:

–  Приказа о снятии меня с должности командующего 4-й армией я не получал!

–  Сейчас вы его получите!
– Мерецков кликнул своего адъютанта и распорядился: - Садитесь за стол и пишите приказ по войскам 4-й армии о моём вступлении в командование ею...

Свершилось то, чего генерал Яковлев никак не ожидал. Уже смирившись с тем, что произошло, и укротив своё самолюбие, он вскоре подошёл к комнате, где склонился над оперативной картой Мерецков.

–  Разрешите к вам?

Кирилл Афанасьевич обернулся.

–  Заходи, Всеволод Фёдорович. Садись рядом так, как мы сидели с тобой в Ленинграде, когда я рассказывал тебе о республиканской Испании.

Яковлев молча сел. Его лицо было цвета воска.

«Переживает, это хорошо, значит, совесть в нём заговорила», - отметил про себя Кирилл Афанасьевич и спросил:

–  Что скажешь?

–  Скажу вам, как на духу, - невесело произнёс Яковлев.
– Фашисты танками навалились на мою армию, бить их было нечем, и я растерялся. Надо было срочно позвонить вам в штаб 7-й армии и попросить помощи, но во мне взыграла гордость, и я...