Шрифт:
От падения земля крякнула, прокатившись по ближним и дальним падям громовым раскатом. Облысевшая голова дерева, подпрыгнув, отлетела. Сухие сучья со свистом брызнули в разные стороны.
Перед глазами Мити размахнулась скрываемая деревом даль. «Мудро все-таки устроено в природе: состарилось, умерло, и горизонт стал шире, и подлеску не мешает».
И, словно отвечая на мысли Мити, дед Наум спокойно сказал:
— Смерть, видно, нашего брата не спросит, а придет да скосит, Митенька, чтоб молодяжнику не мешали…
Митя подошел к поверженному дереву. Искривленные, подмятые стволом лапы еще вздрагивали колючими иглами.
Дед Наум поставил пихтовый каек рядом с носком обутка и уже спокойно и деловито, как все, что он делал, измерил высоту своего роста.
Прикинув каек к стволу пихты, Наум Сысоич высек зарубку.
— В самый раз. Давай-ка и шею перегрызем старой…
Пилил Митя точно в забытьи. И в звуках пилы ему слышалось: «В самый раз… в самый раз… в самый раз…»
Глава XLIV
Ночью тайга и горы вздрагивали. Обрывки туч трепались в небе, как разорванные полотнища.
На рассвете ураган утих. Тучи начали густеть, точно наливались свинцовой тяжестью, и опускаться, предвещая первую порошу. Но сначала «забусил» мелкий, как водная пыль, дождичек, потом посыпалась крупа, и следом повалили густые хлопья снега.
Дед Наум подставил лицо и стал бережно растирать пушистые снежинки шершавыми ладонями на глазах.
— Пользительна она, первая-то снежина… Востроту глазу произносит.
Дед долго наблюдал, радуясь бесшумному падению крупных мягких хлопьев. Ни одним звуком не нарушалась утренняя тишина тайги.
— У бога все готово. Вот ураган, вот дождь, а вот и белая рубашка в одночасье…
Молодых охотников Наум Сысоич разбудил, когда снег уже перестал и высоко поднялось, не видимое за толстыми тучами солнце.
Амоска, Зотик, Вавилка, Терька и Митя затеяли возню с собаками. Лай и голоса ребят звонко подхватывались тайгой. Запах снега щекотал ноздри, кружил голову. Ребята бороли собак, бросались снежками, сыпали снег друг другу за воротник.
С порошей характер промысла изменился. Собак решили оставить дома, под присмотром все время перемогавшегося деда Наума.
Терька, заткнув за опояску топор и набив мешок ободранными тушками белок, отправился рубить и настораживать кулемки.
Зотик, Вавилка, Митя и Амоска, нагрузившись капканами, пошли к Шумишихинскому белку;'. Редко встречающиеся следы хорьков, горностаев, колонков и даже белки разочаровали ребят.
— Хоть бы тебе один оследился! — не утерпел Амоска, намекая на следы соболя.
К вечеру капканы расставили по россыпям и кедровникам Шумишихинского белка;'. Вавилка установил капкан и у дуплистого кедра с пчелами.
Домой пришли голодные, мокрые, усталые. Заговорили только после того, как хорошо поужинали пшенной кашей со свиным салом.
А Терьки все еще не было. Ребята начали беспокоиться и хотели было уже отправляться на розыски, но удачливый охотник сам появился на пороге, протягивая пару белоснежных горностаев.
— Впервой, чтоб в тот же день, как насторожил, так и попались! — закричал он с порога. — Иду это я обратно проверять кулемы, глядь — одна спущена. Кедровка, думаю, влопалась… Поднял, а он еще горяченький. Через полсотни сажен и этого вытащил… Зверишка, видать, держится по ключам: весь гнус [38] там — стежек понаплел к вечеру, что твоя паутина…
38
Гнус — мыши.
Голодный, но счастливый Терька даже котелок с кашей отодвинул, рассказывая про установку кулемок и про первую свою добычу.
— Я, братцы, эти кулемки рубить да настораживать мастак. Анемподиста за пояс затыкал. Утром, бывало, смотришь — ни следочка! Но я ученый — знаю: значит, зверь отжировал ночью, до пороши, след-то она и засыпала. Да вот завтра сами увидите.
Успех Терьки и его объяснение, почему так редко встречались звериные следы, подняли настроение у ребят. Всем начинало казаться, что в поставленные капканы, может быть, уже попались и соболи, и горностаи, и хорьки, и колонки.
Легли поздно. Осматривать ловушки решили днем: на рассвете боялись отпугнуть жирующего зверя.
Дед Наум весь вечер молчал. Лежавший рядом с ним Амоска шепнул Мите на ухо:
— От дедыньки, как от каменки, пышет.
Митя забеспокоился:
— Не спите, Наум Сысоич? Уж не заболели ли вы?
Но дед успокоил Митю:
— Это к перемене погоды ломота в кости заходит.
Утром Наум Сысоич не мог подняться с нар. Ребята притихли. Митя беспокоился больше всех и решил остаться с больным.