объятий.

– Ох, у меня и моего брата есть страничка в Инстаграме!

– Возможно, Мози подписан на твоего брата. Разве ты не говорила, что они друзья?

– Ну, я точно знаю, что его там нет, потому что я и Лекс единственные подписчики

друг у друга.

– Что ты имеешь в виду?

Я беру телефон и открываю Инстаграм, чтобы показать им свою страничку с

единственным подписчиком и тем, кто подписан на меня. Я отчасти горжусь этим глупым

положением - словно это каким-то образом служит примером моей уникальной связи с

братом. Другим людям может показаться, что я нелюдимый, антисоциальный чудик - что, как

я предполагаю, в какой-то степени является правдой.

– Ты прав. Я должна поискать его здесь. У него наверняка есть своя страничка. А что

насчет хештега? Должна ли я просто искать что-то касающееся уличного искусства?

– Дай мне его полное имя, девочка-гений. Я сделаю это за тебя. Ты и Томми идите и

порисуйте и попытайтесь не оказаться в мексиканской тюрьме, - говорит Рокко, страстно

помигивая Томми.

– Рокко, проверь также Dibujeros. Он однозначно один из них.

Томми и я направляемся в магазин купить черной аэрозольной краски и расспросить о

Мози. Кассир ни рыба, ни мясо и не дает нам прямого ответа. У него удивительная стрижка из

80-х и самые длинные и желтые ногти, которые я когда-либо видела у мужчины. Он бросает

грязный взгляд на Томми, изображая недовольство его женственностью, но я чувствую, что

это маска, за которой кроется глубокий интерес. Он, безусловно, проверяет Томми, пока

притворяется, что испытывает к нему отвращение.

Он объясняет, что не работает каждый день, но возможно кто-то похожий на Мози

приходил и что-то покупал, потому что его коллега, возможно, видел покупателя с похожим

описанием. Конечно же он расплатился наличными и не оставил никакой информации о том, куда направляется и где остановился.

Я передаю ему быстро нацарапанную записку, чтобы он передал ее Мози, если он снова

появится. Он практически выхватывает ее у меня из рук своими уродливыми пальцами. Либо

у него нервный тремор, либо он с похмелья. Записка дрожит в его руке, пока он кивает нам, прикрыв глаза. Я вижу, как он бросает ее в мусор еще до того, как мы выходим из магазина.

– В Тихуане каждый либо на наркотиках, либо одержим демонами, - говорю я, пока мы

спускаемся по лестнице строительного магазина.

– Нет. Они просто боятся наркош и да, многие люди употребляют наркотики. Ради

Христа, это же пограничный городок. Для многих он является последним курортом и

смертельным концом для большинства. Здесь ты сталкиваешься с отчаянными людьми,

идущими на отчаянные меры, чтобы выжить.

– А еще здесь огромное количество гедонистов, которые приезжают сюда ради секса и

рецептурных лекарственных препаратов.
– добавляю я, намекая на него и Рокко и их

склонность приезжать на юг за удовольствием.

– Говори за себя, неудачница из трущоб. Я приезжаю сюда ради еды. Хочешь

перехватить тако до того, как мы вернемся к картинам?

Томми и я провели день, переводя трафаретный рисунок на обе картины Мози, прямо

рядом с его собственной подписью. Мы также нашли несколько мест, которые казалось

сложно пропустить, если ты увлекаешься уличными граффити. Весь день я надеялась и

молилась, что мы наткнемся на него. Я чувствовала связь с ним, держа в руках баллончик с

краской, и мне нравилось что кончики моих пальцев были покрыты черной краской, как

иногда было у него. Томми был прав на счет еды. Тако аль пастро были у нас во время

запоздавшего обеда и еще удивительный, по сумасшедшему выглядевший суп на красном

бульоне, в котором якобы были кусочки коровьего желудка. У меня не было страха по

отношению к еде и за это я должна поблагодарить маму своего отца. С семилетнего возраста

она заставляла меня ощипывать куриц на ее заднем дворе. Она научила меня варить ножки и

голову, чтобы получить насыщенный бульон. С ранних лет я знала, что еда не обязательно

должна выглядеть красиво, чтобы при этом быть потрясающей на вкус.