– Скоро ли не останется больше шагов, чтобы вести нас по этой дороге, которой конца не видать? Скоро ли, о Лааннан, герой из героев?

– Замечательно звучит, не правда ли?
– обрадовалось солнце, и в алмазных лучах Альен начал наконец различать очертания тела. Солнце было стройным, высоким мужчиной с золотистой кожей и пером, воткнутым за ухо. Мужчина был наг.
– Я долго работал над этим текстом. Тебе нравится, путник? Некоторые места, возможно, слабоваты, но целое, по-моему, прозводит недурное впечатление.

Альен долго не мог ответить ничего вразумительного. Обнажённый человек (о нет, не человек, разумеется - лишь некто пожелавший придать себе такую форму) смотрел на него с вершины каменной гряды, и из его глаз исходило неземное сияние, так что и цвет нельзя было узнать. Его кожа тоже сияла - не загаром, а золотом, будто у статуи; а перо за ухом было белее снега. И нагота не вызывала неловкости - то была божественная нагота, и пришедший больше всего походил на юного бога.

Единственное, что насторожило Альена, вернув ему чувство "здесь и сейчас": перед "солнцем" мучительно хотелось пасть на колени.

– Да, - выдавил он, недоумевая, откуда бессмертному известен его родной язык.
– Когда-то я был очень впечатлён поэмой о Лааннане. На моих берегах имя её автора считается утраченным.

– Очень жаль!
– воскликнуло "солнце" - так искренне, что сразу становилось тоже жаль.
– Хотя, наверное, нельзя было и ожидать ничего другого... Я давно не встречал никого из-за океана. Трудно даже вспомнить, насколько давно.

На секунду Альен забыл, как дышать.

– Быть может, не так уж давно?
– с сильно бьющимся сердцем спросил он.
– Не восемь ли раз описало круг солнце?..

– Нет, Поэт незнаком с твоим другом, - чуть насмешливо (однако меньше, чем всегда) сказала Сен-Ти-Йи.
– По крайней мере, не был знаком при жизни.

– Ничего не понимаю!
– в отчаянии произнёс Ривэн, плюхнувшись на узел с вещами: видимо, устал стоять.
– Так, значит, это Вы... это он... это Вы написали поэму о Лааннане? Нас даже в приюте заставляли учить наизусть отрывок о бое в море, а по зачину мы учились писать... Как такое может быть?

Поэт посмотрел на него светло и открыто - без малейшего презрения. Он точно не походил на сумрачного тирана, какими Зелёная Шляпа изображал тауриллиан.

– Почему же нет, уважаемый путник? Думаю, если хорошо покопаться в вашей словесности, можно найти немало строк, созданных этой рукой.

Он сделал несколько бесшумных шагов и каким-то образом оказался совсем близко. Сияние его разума снова ослепило Альена; блоки на его сознании разлетелись в щепки. Он чувствовал себя жалким и слабым - точно студент-первокурсник в Академии или неопытный ученик в Долине, с провалами освоивший первые заклинания.

Тем не менее, бессмертный признался:

– Я чувствую в тебе силу, которую ни в ком доселе не чувствовал... Нить протянута от огненных врат, что недавно разверзлись, прямо к твоему сердцу. Греет она его или сжигает, о странник?

Его слова сами собой складывались в ритм, в изящный узор - прихотливый, но без чего-либо лишнего. Альен быстро заслушался.

– Скорее сжигает, о бессмертный Поэт, сочинивший Лааннана. Не в моих силах, увы, ответить так же гладко... Я тот, кому обещали встречу на этом берегу. Я приплыл, чтобы зашить разрыв в нашем мире, в Обетованном.

Почему-то ему хотелось говорить об Обетованном как о мире в целом, не разделяя свою родину и Лэфлиенн. Поэт долго смотрел на него (что, если честно, было безумно приятно - словно золотые лучи продолжали захлёстывать душу).

И в глазах его тоже было не то золото, не то древняя расплавленная бронза. Драконьи глаза, внезапно понял Альен.

– А мне кажется, что ты приплыл зашить совсем другой разрыв, Альен Тоури, человек из Ти'арга... Добро пожаловать в мой дом.

***

Поэт жил на чердаке. Наверное, так и полагается поэтам; по крайней мере, многие менестрели, попадавшиеся когда-либо Альену, любили селиться где-нибудь повыше, и солнечные мансарды в Кезорре прекрасно удовлетворяли их запросы. Другие, странствующие, просто однажды появлялись в замке лорда или усадьбе чара, с загадочно-утончённым видом требуя себе комнатку в башне, куда не будут пускать посторонних. Альену всегда было смешно наблюдать, как они при этом закатывают глаза, притрагиваясь к лире или флейте как к опаснейшему в мире оружию.