Тогда я еще не знала, что если Алик напитывался эмоциями буквально в течение нескольких часов, то Берта могла измываться надо мной неделю. Хмурый взгляд на пустом месте, недовольство обедом, затем криком, что на столе нет любимой ложки — есть другие, но не те, не любимые, и никто об этом не может позаботиться.

Потом в ход шли слова — язвительные, противные, бьющие по больному. Так выискивать самое интимное место и бить по нему словами может только женщина. Мне не верилось, что это произносит Влад. Я пыталась ему сказать, что нельзя, никогда нельзя бить того, кто беззащитен перед тобой, кто открылся и доверился тебе. Наверное, именно это и есть самое настоящее гнусное предательство.

Но все было бесполезно. Весь мир эти несколько дней для Влада состоял только из мразей, подонков и идиотов. Я тоже входила в их число. Он опять забрал у меня ключ и кошелек. Вместо телефона, на этот раз Влад забрал паспорт, а на телефон он мне, закрытой наглухо в квартире, постоянно звонил, проверяя, чем занимаюсь. Я сидела и смотрела на экран телефона, боясь пропустить его звонок, потому что абсолютно все вызывало у него новый приступ истерики.

Вечером Влад приходил в игривом настроении, смотрел с удовольствием в мои теперь постоянно перепуганные глаза и требовал накрывать на стол. То, что мне раньше доставляло удовольствие, теперь превращалось в тягостную обязанность. Сама жизнь, кстати, тоже. По ходу мрачно тянущегося вечера глаза Влада становились все мутнее, голубой оттенок радужки, так пугавший меня, переходил в мутно-синий. А ещё он пьянел прямо на глазах, проваливался в несвязность и угрюмость, речь его становилась тягучей и выматывающей. Хотя, что, когда и как он пил, я не знала, спиртного в доме, как мне казалось, не было. На фоне общего безумия, происходящего в нашей квартире, это была всего-навсего ещё одна непонятность.

Влад, скорчившись в темном углу на кухне, начинал звонить кому-то, в пьяном угаре кричал в телефон, какие все мрази, и что верить никому нельзя. Иногда принимался всхлипывать, а когда я подходила выяснить, что случилось, он смотрел на меня опухшими синими глазами с белками, налившимися кровью, и неразборчиво бормотал что-то всеобщем заговоре против него.

— Иди на ...., - грязное ругательство, это было то, что он под конец своей путаной речи произносил четко и понятно.

Это просто был какой-то странный фильм. Ужасов? Наверное, скорее, психологический триллер, который я смотрела как бы со стороны, и иногда с интересом — чем все это закончится? Кончилось все так же внезапно, как и началось. Однажды утром, через неделю, я проснулась от нежного поцелуя, и увидела привычно серые глаза Влада.

— Ты вернулся? — Вяло обрадовалась я.

— Ты о чем, Лиз? — засмеялся Влад. — Что тебе приснилось? Я никуда не уходил. А вот отгадай, что у меня для тебя есть?!

Он вытащил откуда-то из-за спины два небольших картонных четырехугольника и торжествующе помахал ими у меня перед носом.

— Мы пойдем мы с тобой сегодня в театр! И у меня уже есть два билета!

У Влада был вид мальчика, совершившего хороший пионерский поступок, и ждавшего за это одобрение. Я чмокнула его в щеку, все ещё опасаясь возобновления истерики и проявляющейся синевы в глазах, и робко сказала:

— Если буду вечером себя хорошо чувствовать.... Ты же отдашь мне кошелек? Мне нужно прокладки купить.

Влад огорченно нахмурился, но кричать не стал:

— Ну, вот, а я так старался! Почему ты себя плохо чувствуешь? И откуда у меня твой кошелек?

— Посмотри в своей сумке, — устало сказала я. Потому что такой слабой и разбитой я себя ещё никогда не ощущала. Словно из меня выпустили не то, чтобы кровь, а все радостные эмоции, надежды на счастье и самые сладкие мечты. Влад соскочил с кровати, подошел к своей сумке, висящей на ремне на спинке стула, и залез внутрь.

— Слушай тут точно твой кошелек. И паспорт тоже. А зачем ты мне отдала их? Я что-то должен был сделать? Извини, совсем забыл, зачем у меня эти твои вещи?

Я пробормотала:

— Положи кошелек на стол, ладно? Мне прокладки нужно купить, — и отвернулась лицом к стенке. Больше я ничего не хотела ему говорить.

Влад забеспокоился.

— Ты действительно выглядишь не очень хорошо. Может, к врачу?

— Оставь меня в покое, — вдруг выкрикнула я. — Просто оставь меня в покое.

И заплакала. Муж забегал вокруг плачущей меня, в волнении:

— Лиз, Лизонька, да что случилось-то? У тебя ПМС? Скажи, живот болит опять, да? Ну, он у тебя он всегда болит, ты же знаешь, что к вечеру пройдет. Я же не виноват.... Не кричи на меня, разве я заслужил? Вот билеты купил, чтобы тебя порадовать. А то какая-то странная в последнее время.

Я стиснула зубы, упершись лбом в стенку, а слезы, молча и безнадежно, текли по моим щекам. Он не слышал меня. И не понимал или не помнил, что происходило всю последнюю неделю. На каком-то невидимом условном перекрестке мы уже начали движение в разные стороны. И в глубине сознания я начинала понимать, что все не так просто. И само ничего не рассосется. Но в данный момент хотела только хотя бы передышки. Просто передышки. «Чуть позже мы обязательно с этим разберемся», — первый раз в жизни я отодвинула решение проблемы на неопределенное будущее. И это была самая первая крупная ошибка. Чуть позже я поняла, что судьба не прощает трусости. И то, что должно быть сделано сразу, должно быть сделано сразу. Решено и сделано. Отсрочка принятия решения не дает ничего, кроме новой волны проблем.

***

Вечером мы все-таки поехали в театр. Это была какая-то современная комедия. На самом деле, довольно веселая, и артисты старались играть хорошо, и сама режиссерская идея была просто замечательной. Кофе в буфете был прекрасен, а свежее шоколадное пирожное я умяла, сама не заметив как, и Влад мужественно придвинул мне половину своего. Ко второму акту настроение у меня начало выправляться, и мир снова начинал казаться не таким уж и коварным. Все-таки, несмотря ни на что (даже на нашествие демонов), в нем оставалось ещё так много прекрасных вещей, ради которых стоило жить.