– Не понял, - медленно произнес грустный Люк.
– Слушать Фиану больше - это я согласен, но в чем тут связь между дыркой и революцией? В голове?

Где-то в синеве у моста Золотых Ворот, между морем и небом, мелькнул парус. Алый. Уже не в первый раз Дина видела алые паруса, то у Золотых Ворот, то у знаменитого Дома на Скале, куда иногда ездила с мужем на прогулку. Феликс читал Грина еще в юности, но не думал, что и другие американцы читали какого-нибудь Грина, помимо Грэма, да и того сотая часть.

– Может, кто-то из русских миллионеров?
– размышляла Дина.

Муж пожал плечами: - Не обязательно быть миллионером для обладания парусником... Скорее всего, кто-нибудь оригинальничает...

Но Ундина часто думала над разгадкой американских алых парусов, и ей все чудилось, вот-вот он войдет в магазин и признается: именно он хозяин заметной яхты. А что тогда будет, зависело от настроения и желания фантазировать. Иногда хотелось, чтобы это оказался седовласый Яков, но на богатенького тот не похож...

Дина взглянула на дверную ручку, та покойно молчала. В магазин как будто никто не рвался. Женщина схватила взятый из дому сэндвич с арахисовым маслом и откусила кусочек. Ручка двери, как по команде, стала проворачиваться.

– Поесть не дадут, - сварливо буркнула Ундина.
– Сейчас снова пойдет допрос, не русская ли я, да конкретно откуда, великие знатоки географии, да покупаю ли матрешки сама для себя. Боже, как надоели!

Она лихорадочно заработала челюстями, чтобы успеть проглотить. В кассе ноль целых хрен десятых и только несколько мелких купюр да мелочь для сдачи.

Дверь широко распахнулась, и в магазин ворвался горький и одновременно сладкий и пряный аромат шоколада Гирардели из соседнего домика шоколадной фабрики, терзавший Дину весь день. И поехали. Один за другим, гуськом просочилась целая толпа азиатских туристов, скорее всего, китайцев. Незамедлительно запахло чесноком и неведомыми восточными специями, прощай любимый шоколад. Спасибо, что не с вонючими животными и не индусы. Когда толпой заходили индусы, в магазине надолго оставались специфические миазмы - да что там говорить!
– фимиам проникал через дверные щели, стоило им только оказаться поблизости, и после долго не выветривался. Хуже была только вонь псины и кошачья. А при восприимчивости беременной хоть "караул" кричи.

ТА МОГИЛА давно была открыта и разорена. Дракула вовсю пил кровь и крепчал. Даже в детстве Дина не ощущала себя перед ним такой бессильной. Она боялась смотреть ему в лицо, тем более страшилась разглядывать его черты, она только чувствовала его во тьме, слышала в своем его злобное дыхание и не могла сопротивляться его присутствию, постепенно подчинявшему уже не только подсознание, но и собственное сознание.

Китайцы мгновенно заполнили небольшую комнату, галдя на своем языке, и прямо под плакатиками "руками не трогать" принялись хватать расписанные вручную матрешки. Но открывать несчастные куклы до последней им было мало. Некоторые зачем-то еще стучали по тщательно отлакированной поверхности кончиками ногтей, вероятно, чтоб уж попортить так попортить... Действо это раздражало, тем более, сразу становилось ясно, что не купят даже на центик. Пришли погалдеть, поглазеть, помурыжить...

И, конечно, один из них тут же возник перед ней и стал показывать свои познания в русском. Зачем Дине его "прыует" - мучитель и сам не знал, и даже не подозревал, как страшно она ненавидела зевак, которым необходимо впустую тратить на эту чушь собачью ее душевные силы, насмехаться над ее языком и над ней, а иначе, чем глумление, она все это не воспринимала.

Самое страшное представляли собой соотечественники. Те не церемонились: врывались и тут же без спроса целились в нее фотоаппаратами и видео-камерами, лапали несчастные экспонаты, тыкали пальцами, критиковали что могли, громко и обязательно на ломаном английском сообщали копеечные цены на те же изделия в России, чем отпугивали возможных покупателей, хорошо, когда давали советы, а чаще указания, которые тут же требовали исполнять, хамили, жаловались и хаяли Америку, перли на рожон, давя показухой, или громко орали между собой, как-будто ее тут нет... Или вопили во все горло их дети, на которых родители не обращали внимания... И, конечно, никогда ничего не покупали.

Если раньше Дина о том недостаточно часто задумывалась, то теперь за короткий срок работы в магазине возненавидела все человечество, состоявшее по ее сегодняшнему мнению, из сплошного быдла и хамья.

От них некуда было спрятаться, спасения тоже не было, достойно парировать она не умела, а если старалась опустить глаза, чтоб не видеть этого разгула, ее все равно как-то выдергивали из ухода в себя и продолжали испытывать терпение, каждый раз находя для этого новые варианты.

Азиаты, наконец, выкатились наружу, оставив после себя разгром, растерзанные матрешки и приступ злобы в опустошенной душе Дины. Она откусила кусочек от своего сэндвича и пошла к полкам зализывать раны.

На этот раз дверь отворилась, чтобы впустить мучителя постоянного. Тот работал в музее восковых фигур на главной улице пристани и внешне напоминал яйцеголового марсианина из "Аэлиты", только цвет его постной рожи был не голубым, а серым, глаза - бесцветными и блеклыми, а голос, монотонный и глухой, нудил и тянул бесконечную пустую болтовню.

Хотелось доесть злополучный сэндвич, выпить чаю, ненадолго отойти от бессмысленного потока туристов, так нет - тут как тут, гад, явился не запылился.