Познакомившись, потенциальные молодожёны перезванивались несколько месяцев. Чаще всего звонил Иэн. Иногда и Дарья звонила. Конечно, по коллекту: с компьютером она не дружила. Случалось это, когда очередная болезнь валила в постель очередного родственника и требовались новые доллары на лечение. Барнаби сопел, но деньги слал.

Потом невеста приехала в гости. В тот момент, когда Иэн вдруг обнаружил, что все его банковские счета опустошены, а кредитные карточки, наоборот, забиты, он взбунтовался и потребовал хотя бы интимной близости взамен. Но Дарья предпочитала до свадьбы не вступать в сексуальную связь. А в первую брачную ночь сообщила, что почувствует себя продажной девкой, если ответит на домогательства мужа только ради денег и американского гражданства. И предложила доведённому уже до безумия Барнаби проявить себя таким мужчиной, ради которого она бы захотела в будущем пойти на всё. Иэн понял, что всё-таки не загадочный русский интеллигент, а обычный американский бизнесмен, по-бычьи наклонил голову и аннулировал брак. Дарья сообразила, что перегнула палку, сама бросилась к Иэну в кровать, но было поздно. От нескольких бурных часов Барнаби, конечно, не отказался, но жениться на русских зарёкся и отослал "this bitch" домой. Эпопею он закончил следующим заявлением: - Лучше я остаток жизни буду тратить деньги на дорогих проституток!

Зато Феликс в Москве встретил Дину.

Дина, а по полной программе, Ундина Михайловна Слуцкая, работала в той самой брачной конторе, которая публиковала списки русских невест, нацеленных на американских женихов.

Высокая шатенка, обладательница сильных ног и насмешливых, серых с зеленью глаз, сначала показалась Феликсу слишком импульсивной и чересчур саркастической. Едва взглянув на Иэна, Дина многозначительно усмехнулась, так что всем стало ясно: лично у неё развитие сюжета не вызывало сомнений.

– Мне кажется, я вас понимаю, - с такой же усмешкой кивнул Уайт.

Дина взглянула на него с некоторым любопытством. Весь вид Феликса выражал безразличие к женскому роду. В ответ на такое отношение обычно допускается либо пожатие плечами с быстрым переходом к делу, либо общее замечание, после которого опять же возникают две возможности: лёгкий флирт с, как бы между прочим, решением вопроса, по которому, собственно, посетитель и явился в контору, или же сухие, сугубо деловые отношения, если флирт решительно не поддерживается второй стороной. Новая знакомая оставила первый выбор посетителю, то есть, не перешла прямо к делу, но и флиртовать открыто не стала, а просто вежливо улыбнулась и заявила: - Счастье - это когда тебя понимают.

Поскольку Уайт не был знаком с советскими штампами эпохи застоя, лицо его особого понимания не выразило. Дина поинтересовалась: - Приходилось ли вам смотреть старые русские фильмы?

– Да, - вспомнил тот.
– Я видел плёнки Эйзенштейна. Судя по сценам массовых убийств, он, скорее всего, был садистом? Во времена Иосифа Сталина это ведь было у вас принято?

– Ну ничего себе!
– Дина прыснула, а потом почему-то добавила: - Я не имела в виду, такие старые... Надо же, додумалась бабка...

– Не понял, - признался Феликс.
– Причем тут какая-то бабка? Это про чью-то мать?
– догадался он.

– Точно!
– ещё больше рассмеялась неожиданная собеседница.
– Ещё один кадр из другого фильма, тоже старого...

– Я ещё видел "Москва слезам не верит", - вспомнил Уайт.
– Там героине и её дочери только Гоги не хватало. И, если я не ошибаюсь, что-то крылось именно в имени Гога.

Дина теперь откровенно залилась смехом.

– Разве это комедия?
– недовольно поинтересовался Феликс.

– Нет, анекдот, вот с такой бородой!
– Дина ещё посмеялась, потом немного приостановилась и добавила: - Даже с замшелостью.

Уайт вспомнил, что слово "замшелость" где-то слышал, кажется, у Пушкина, но уверен не был, как не был уверен и в том, что это слово означало лишь нечто, покрытое мхом.

– Странно, - Дина пожала плечами.
– Я полагала, студентов, которые изучают иностранный язык, следовало бы знакомить и с фильмами той культуры...

– Я не в университете изучал. Так, ещё в школе. Сам по себе.

– О!
– молвила Ундина с безразличием и без видимой связи с разговором принялась искать что-то в ящиках стола.

Вероятно, его притянуло к ней не только полное напрочь отсутствие попыток привлечь потенциального американского жениха, но и абсолютное бездействие, в смысле, никакой заметной спешки припасть к его Печоринским стопам. Это сильно отличало Дину от прежних знакомых Уайта. Да и всё русское по-старинке влекло. Встречи сначала происходили случайно, только по причастности обоих к основному роману по долгу службы. Вскоре, однако, Феликсу показался досадным тот факт, что загадочные русские женщины так и не разгадались ни на йоту. Конечно, не такие женщины, как Дарья: в этих-то и сомнений никаких не возникало. Ну, и старания босса заводили, наверно.

Помнится, случилось это за обедом. Барнабинская невеста щеголяла по обыкновению сногсшибательным нарядом, отставленным мизинчиком и вертлявостью, капризно дула губки и заказывала самые дорогие блюда, кои, едва ковырнув, отсылала назад на кухню с миной отвращения. Иэн с откляченным от усердия задом суетился вокруг красотки, изображая Дарье щедрого и заботливого папочку, а официантам - серьёзного, сурового и много на своём веку повидавшего клиента. Феликс взглянул на Дину и отметил, что та увлечённо, со вкусом, но как-то отрешённо ест свое мясо с зелёным горошком, время от времени исподтишка ухмыляется, а в особо голливудские моменты, утыкается носом в тарелку, чтобы скрыть смех. От представления, разыгрываемого женихом и невестой изо дня в день, переводчика на третьи сутки уже подташнивало, может, именно поэтому Ундина оказалась не только близкой по финансовому положению сотрудницей, но и женщиной, до которой остро захотелось дотронуться пальцем: не подделка ли.