Уайт взглянул на жену: - Ты отлично смотришься, потому что у тебя всё в норме, но несколько лишних фунтов могут твоей внешности здорово навредить.

– Ты же не на внешности женился. Сам хвастаешься.

Он подумал: - Отчего же... На самом деле, и на внешности тоже. Конечно, не только, как Менелай... Тьфу ты, пристали же ко мне сегодня эти мифы о Трое... Побочное действие рекламы новых противозачаточных? Я имел в виду Барнаби... Но внешность говорит о человеке много.

– И что же обо мне говорит моя?
– Ундина рассеянно посмотрела на даму.

Та приветливо улыбалась подходившему к ней седому человеку. Что-то родное почудилось Дине, когда её глаза случайно встретились с пронзительными синими глазами высокого, не первой молодости мужчины, в котором, несмотря на возраст, чувствовалась сила. Было в нём нечто русское, что ли. Может, это делало его родным. Человек галантно поцеловал даме ручку, уселся рядом с ней и жестом подозвал официанта. Поведение того, подскочившего немедленно с радостной, по-особому приветливой улыбкой, создавало впечатление о постоянстве клиента в этом зале.

– Ну, и, наконец, твои глаза говорят об уме, эрудиции и порядочности, - тянул Феликс.

Дина поняла, что ей скучно слушать мужа, а хочется поближе познакомиться с седовласовым.

Тот поднял стакан и очень по-русски опрокинул себе в рот. Потом стянул с пиццы кусочек чего-то и сунул туда же, всем своим видом выражая удовольствие. Дама улыбнулась и откусила за компанию.

– Вкусная отрава!
– Громко и, конечно, как же иначе, с русским акцентом сказал мужчина. Он отодвинул блюдо с остатками пиццы и посмотрел по сторонам, как будто искал кого-то взглядом.

– Слушай, что тебя там так привлекает?
– Раздражённо спросил Феликс и как-то неловко обернулся.

Седой поднял стакан, натолкнувшись в своем поиске на Дину, вроде пытался чокнуться. Хорошо, Феликс не успел этого заметить и вообще наблюдал толстуху.

Та улыбнулась.

– Глаза бы мои не видели, - подытожил Уайт по-русски.
– Так, кажется, у вас говорят?

Им принесли салат. Дина принялась за еду. Хотелось пиццы, но мучил голод, и уж лучше эта пресная зелень, чем ничего.

Седовласый снова улыбнулся Ундине. Дама последовала его примеру. Улыбка немедленно высветила совершенно другое лицо этой женщины: детскую беспомощность, виноватую доброту, боязнь навязать другому свою особу...

– Да она же красавица!
– Ахнула Дина.

– Ты о ком? О той? Хрюшке?
– Феликс небрежно кивнул вбок и назад.

Ничего от Печорина в нем давно не осталось, - с сожалением подумала девушка. Вслух сказала: - Не смей говорить плохо о том, кого не знаешь.

Уайт понял, наступает момент, когда жена может завестись, и поднял руки, показывая: сдаётся на милость победителю.

Дина взглянула на даму. Теперь та сидела с кавалером, глаза в глаза. Наконец седовласый оторвался, кивнул, опрокинул рюмку, опять приложился к ручке женщины, встал и, не оглядываясь, двинулся к выходу. В дверях быстро обернулся и на секунду снова встретился взглядом с Ундиной. Её всю пробрало от этого восхищённого и одновременно мрачного мужского взгляда, и сей факт даже не сделался большой неожиданностью. Хотелось последовать за этим чужим человеком, поговорить, познакомиться, но Дина сама расценила свой порыв как глупый и поэтому не сделала ничего. Седовласый исчез, а дама вздохнула и потянула с блюда последний кусок.

Остыла уже, наверно...
– мелькнуло в голове.
– Но как все же тянет откусить, даже холодную.

А потом в зал стремительно влетела Фиана. Быстро оглядевшись, направилась, было, к все той же толстухе, но вдруг заметила Дину, которая радостно, хоть и с удивлением поднималась ей навстречу.

Фиана Ляпунова почувствовала себя в Америке по-свойски чуть ли не с момента въезда. Девушка довольно быстро выучилась водить машину, с одной попытки сдала на права, тут же и поменяла фамилию на американский манер - Лапни. Избавление от родной фамилии стало для новой эмигрантки второй точкой отсчета жизни.

Уже в самом раннем отрочестве, с первыми же попытками осознать действительность, девочка определила для себя: она не сможет жить в той чудовищной реальности, в которой родилась по кошмарной прихоти неизвестного садиста-неврастеника, бывшего предметом поклонения родителей. Фиана стала искать выход и очень скоро поняла: единственный путь вырваться из нищеты и разорвать цепи, сковавшие ее с семьей кровным родством, - это учеба. Учиться Ляпунова умела и любила. И училась, несмотря на постоянные недоедания, вышедшую из моды одежду с чужого плеча, худую, давным-давно заношенную не известно кем обувь, прыщи и сухие красные руки. Училась, стиснув зубы, мечтая сначала о том дне, когда уйдет из семьи, затем - о том дне, когда свалит из ненавистной страны.