— Я просто хочу, чтобы тебе было комфортно осознавать себя тем, кто ты есть сейчас. И знаю, что из нас двоих я не единственный, кто влюблен.

И тут он словно прицеливается и стреляет. Со спокойной миной на лице.

— Думаю, нам лучше расстаться, — говорит Себастьян и делает паузу, в течение которой внутри меня все превращается в камни и обрушивается вниз. — Все это зашло не туда.

***

Объяснить, что произошло в конце дня, мне трудно.

Я ушел сразу же после тех его слов. И даже толком не мог вспомнить, что делал. Наверное, поехал к озеру. Или просто без остановки ездил то тут, то там.

Когда стемнело, а экран моего телефона не переставал светиться от миллиона смс от Отем (от Себастьяна не было ни одного), я развернулся и поехал прямо к ее дому.

Раньше я никогда не замечал, что у нее в комнате пахнет ванильными свечами, а лампа отбрасывает успокаивающий голубой свет. Как никогда и не замечал, что Отем обнимает как бы постепенно. Сначала обхватывает руками, потом сжимает в объятиях, а потом стискивает сильней, в то время как мой мозг распознает разные уровни близости — от «Привет, как ты?» к «Таннер, поговори со мной», а потом и к «О боже, что произошло?»

После чего мы достигаем еще одного уровня: Отем мягко уговаривает меня сесть. Держит руки у меня на лице, а я бессвязно лепечу что-то и плачу, но даже не осознаю этого, пока она не начинает сцеловывать мои слезы. Я признаюсь ей, что мы с Себастьяном были вместе. Рассказываю обо всем случившемся и чем это закончилось, а также каким жалким я себя сейчас ощущаю.

Губы Отем, приоткрытые от удивления, оказываются совсем рядом с моими, а потом случается кое-что еще.

И вот так я наломал дров.

И все разрушил.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Я понятия не имею, что делаю. Мне не стоит сейчас здесь находиться. У меня красные глаза и взъерошенные волосы. На мне та же одежда, в которой провел ночь, вот только

а) я кинулся в душ, едва пришел домой,

б) заснуть мне так и не удалось.

Я в диком раздрае.

Пока иду к шкафчику Отем, оглядываю коридор. Обычно Одди хорошо заметна в толпе: ее рыжие волосы как огненная вспышка в море джинсовой одежды спокойных цветов, а голос можно услышать с другого конца школы.

Но ее здесь нет.

Поворачиваю колесико на шкафчике Отем вправо, потом влево, а потом еще раз вправо, открываю дверцу и вижу, что внутри нет ни куртки, ни рюкзака.

Блин.

Раздается звонок, ученики устремляются в классы, и вскоре коридоры пустеют. Ощущая ужас и всплеск адреналина, я стою один посреди коридора и жду, что вот-вот раздастся звук шагов нашего директора. Сейчас мне нужно быть на современной литературе — вместе с Одди, которая так и не поменяла ее на Шекспира. Я подхожу к классу, заглядываю внутрь и, увидев пустой стул на месте, где сейчас должна сидеть Отем, разворачиваюсь. Лучше разделю вместе с ней участь, которая настигнет нас после этого прогула, но сейчас для спокойного обсуждения Джеймса Фрея и его фальшивых мемуаров я слишком на взводе.

Домой идти тоже не хочу, потому что у папы сегодня выходной. Несмотря на то, что мне в любом случае предстоит разговор с родителями, я пока не готов видеть это их выражение лица — когда одновременно с разочарованием в глазах читается жалость, — которое скажет мне, насколько они были уверены в подобном исходе и в том, что случившееся было всего лишь вопросом времени. Хотя я заслуживаю каждое «Мы же тебе говорили», потому что родители во всем оказались правы.

В верхней части лестницы стоит скамейка, находящаяся вне зоны видимости проходящих мимо учителей и идеально подходящая прогульщикам вроде меня, недостаточно умным, чтобы покинуть территорию школы. Сжимая в ладони телефон, какое-то время я молюсь, чтобы меня ждала хоть какая-нибудь новость, когда его включу. Но нет. Никаких уведомлений.

Одди с прошлого вечера не отвечает на звонки. В отчаянии я нахожу номер ее домашнего, записанный рядом с мобильным, и нажимаю кнопку вызова. Спустя два гудка мне отвечают.

— Алло?

— Добрый день, миссис Грин, — сев ровнее, я откашливаюсь. С мамой Отем я общаюсь почти так же часто, как и со своей, но сейчас начинаю дергаться. Рассказала ли ей Отем о произошедшем? Она знает, что я сделал?

— Привет, Таннер.

— Отем случайно не дома? — спрашиваю я и вытираю вспотевшую ладонь о бедро.

На какое-то время в трубке воцаряется молчание, и я понимаю, что не представляю, о чем буду говорить с Отем, если она сейчас подойдет. Сказать, что люблю ее — пусть и не в том смысле, на который она надеется? Признать, что мы совершили ошибку — хотя нет, это я ее совершил, но все равно не хочу терять Одди? Вот только будет ли ей этого достаточно?

— Дома. Бедняга проснулась с каким-то жутким расстройством желудка и решила не ходить в школу. Разве она тебе не написала?

Смотрю на зеленую светящуюся табличку с надписью «Выход», а потом зажмуриваюсь. Сегодня ночью я выбрался из кровати Отем и ушел, так ни разу и не обернувшись. А когда наконец собрался с мыслями, на мои звонки, смс и письма по электронной почте она не ответила.