Девушка смущенно потупила взор. Ее вдруг очень заинтересовали чаинки в фарфоровой чашке, а я пристально смотрел на нее еще с мгновение, после чего обернулся к Майклу:

– Ты знаешь, где сейчас этот Ганс?

– Да, выступает в придорожной гостинице «Жареный гусь», что в четырех милях от города. Я не знаю, сколько он там пробудет, но в любом случае направляется в противоположную от Ливерпуля сторону, так что нам нужно спешить.

– Думаю, если камень был у него, то музыкант уже продал алмаз кому-нибудь. Крыша над головой, еда и вода важнее для человека такой профессии, чем какая-либо дорогая безделушка. Бродячие артисты не шибко ценят золото и бриллианты.

– Все любят драгоценности и этот парень не исключение, - фыркнула Паола, - особенно, если вещь памятная. Может, у тебя в Нью-Йорке всем и плевать на алмазы, но не здесь. Я полагаю, Ганс до сих пор хранит кулон, а также и алмаз, если камень у него.

– Ты считаешь меня неправым? – я прищурился.

– Я думаю, Ганс и в глаза бриллиант не видел. Даже Мэлори не подарила бы любовнику такую драгоценность, да и муж мог спросить с нее алмаз: что бы она тогда делала?
– девушка хмыкнула.

– Ладно, - ухмыльнулся я и обратился к Торсону, - Майкл, ты можешь отвезти нас на встречу с Гансом? Там мы и поглядим, как вытянется лицо Паолы, когда окажется, что она заблуждалась.

Девушка фыркнула. Казалось, прикоснись к ней сейчас и можно уколоть палец.

– Конечно, - радушно молвил Торсон, - я хочу быть в числе тех, кто первым найдет камень и наконец, вернет его законной владелице!

К гостинице «Жареный гусь» мы добрались еще засветло. Здание было кирпичным, двухэтажным; над дверьми висел старый треснутый фонарь, а вывеска, изображавшая аппетитно приготовленную птицу, обещала вкусный завтрак, обед и ужин. Окна первого этажа были распахнуты настежь, и оттуда лилась приятная мелодия. Кто-то играл на скрипке.

Я поправил рубашку и коротко постучал в дверь. Паола и Торсон поглядывали на меня, стоя у повозки; я метнул в них взгляд, но тут мне открыл мужчина – дородный, пузатый человек средних лет с редкими, зачесанными назад, черными волосами с проседью и хлипкой бородкой. Его руки были испачканы чем-то липким и красным… Вином, понял я спустя мгновение, уловив сладковатый запах алкоголя.

– Добро пожаловать, - добродушно произнес мужчина, - чем я могу вам помочь? Вы хотите снять комнату? Перекусить? Дать отдохнуть лошади с дороги? Гостиница «Жареный гусь» и в частности я, Карл Бишоп, к вашим услугам!

– Спасибо, - пробормотал я. Понятно, что хозяин завлекает новых постояльцев и с радостью примет любого, но не каждый бы рискнул прийти сюда. Мне бы точно не хотелось останавливаться здесь. Достаточно только взглянуть на прислугу в уже давно пожухлых передниках, на не мытые, засаленные столы, на грязный, чем-то забрызганный деревянный пол, как желание ночевать здесь совершенно пропадает. Вы только представьте, какие могут постели в заведении с подобной чистотой. Соседство с клопами и пятнами мочи на простынях?!

– Мы ищем этого человека, - приблизившись к нам, сказал Торсон, держа в руке фотографию, - нам известно, что мужчина здесь. Это он играет на скрипке?

– Да, - с вызовом молвил толстяк и упер руки в боки, - и что? Зачем вам мой музыкант? Он развлекает публику и зарабатывает себе ужин!

– Нам нужно просто поговорить с ним, - поспешил ответить я, - всего несколько вопросов и мужчина сможет продолжить свое выступление. Мы старые знакомые мистера Фитцджеральда.

Хозяин гостиницы насторожено обвел нас глазами и заявил:

– Не похожи вы на его знакомых, особенно ты, со странной прической. Ну да ладно, я дам вам минут пять, все равно ему нужен перерыв, после чего этот малый должен будет продолжить свое выступление.

«Он ведет себя так, словно Ганс его собственность!» - подумал я, но вслух ничего не сказал. Толстяк бросил на меня подозрительный взгляд и пропустил всех троих в гостиницу.

– Если, - прошептал мне на ухо Торсон, - Фитцджеральд и впрямь получил от маркизы камень в подарок, то он еще не продал его, иначе не торчал бы здесь, работая за еду.

По общему залу разливались прекрасные звуки игры на скрипке. Загорелые шершавые пальцы бродячего артиста уверенно сжимали смычок, быстро скользящий по струнам, подбородком парень прижимал музыкальный инструмент к плечу, а нога его в старом ботинке отбивала ритм о пол. Молодой мужчина стоял на возвышении – подобии сцены – и выученными движениями создавал мелодию; она текла по воздуху, западала в душу, затрагивая в ней самые сокровенные струны. Парень только разыгрывался, но когда он запел… Бархатный голос заполонил всю залу, он взмывал до потолка и опускался до басов. В комнате, казалось, не существовало больше никого, кроме Ганса, прекрасного тембра его голоса и чарующих звуков скрипки. Я никогда не видел столь вдохновленного человека. Его зеленые миндалевидные глаза были полузакрыты и устремлены вверх, словно к небу, на лбу парня выступила испарина, русые волосы влажными пасмами спадали на плечи и лицо. Они мешали бы взору, если бы парню было не все равно, тот был словно не здесь, не в этой придорожной гостинице, даже не в этом мире. Он увлекся песней - балладой, которую я раньше никогда не слыхал. Утонченные дамы, отважные рыцари, обаятельные разбойники оживали в его устах. Речь музыканта была то плавной, то быстрой, динамичной и медленной. Неискушенный слушатель мог сидеть, разинув рот от восхищения.