Этот кубок весьма позабавил Тамерлана.

— Франки — известные охотники до выпивки, — сказал он. — Ясное дело, что треть подарков посвящена винопитию.

В другом сундуке оказались произведения толедских оружейников — алебарды и пики, булавы и перначи, тяжёлые двуручные мечи и тонкие шпаги.

— И это хороший подарок, — сказал Тамерлан. — Напившись вина из кубков, возьмём в руки оружие и пойдём крушить что попало.

В третьем сундуке лежали драгоценности — подвески и серьги, перстни и браслеты, гребни и диадемы, из золота и серебра, украшенные рубинами и гранатами, изумрудами и жемчугом, сапфирами и горным хрусталём.

— Ну а намахавшись оружием, король Энрике предлагает нам обратить внимание на наших любимых жён, — усмехнулся Тамерлан и приказал поставить сундуки покамест у входа во дворец.

Затем, опять же по этикету, было подано письмо от короля Энрике, ведь если понравились подарки, то могло не понравиться привезённое послание. Но письмо, зачитанное немедленно, удовлетворило великого эмира, и он наконец разрешил привести самих послов.

При виде них Тамерлан не сумел сдержать игривую гримасу — они и впрямь были смешно одеты, причём смешнее всех выглядел Мухаммед Аль-Кааги, который зачем-то, видать из солидарности, тоже обрядился в испанский костюм. Приближённые Тамерлана, идущие следом за послами, и не скрывали своих глумливых улыбок, тыча пальцами то в остроносые башмаки чужеземцев, то в пышные плечи их жакетов. Сам великий эмир по сравнению с послами выглядел весьма скромно — он к этому случаю обрядился в светло-зелёный шёлковый халат без рисунка и особой выделки, перехваченный простым белым поясом, и лишь высокая белая шапка его была украшена наверху большим рубином и по краям отделана жемчугом и яшмой. Одеяния испанцев были сплошь в узорах и украшениях, сверкали драгоценными камнями и золотой вышивкой.

Шедший впереди послов дон Альфонсо Паэса де Санта-Мария, выяснив наконец, кто из присутствующих Тамерлан, сложил руки на груди, поклонился и припал на правое колено. То же сделали сопровождающие его дон Гонсалес и дон Гомес.

— А они довольно гибкие, эти франки, — фыркнул Тамерлан.

Послы поднялись с колен, сделали по три шага вперёд и повторили приветствие. Встали, ещё три шага и вновь — руки на груди, поклон, на левое колено.

— Этак они до завтра будут раскланиваться, — сказал Борондой Мирза.

— Точно! — усмехнулся великий эмир и поманил испанцев левой рукой: — Эй, идите сюда!

Борондой, Шах-Малик и Нораддин подошли к трём послам, взяли их сзади под мышки, подвели вплотную к тому месту, где сидел великий эмир, и довольно грубо поставили их на оба колена. Однако того требовал этикет — приветствовать Тамерлана, стоя перед ним на обоих коленях.

— Хорошо, — сказал Тамерлан. — Встаньте и подойдите ещё, а то я вас плохо вижу. Сядьте вот сюда, ну, хотя бы на край фонтана.

Присутствующие переглянулись — уж не собирается ли он отправить их туда же, где плавали красные ферганские яблочки?

— Ну, — сказал великий эмир, когда послам перевели сказанное и усадили на край фонтана, — как там поживает мой дорогой сын, эмир Энрике? Как его дела? Что он поделывает? Здоров ли? Ездит ли на охоту? Спит ли с теми жёнами, что я ему послал?

Послы, когда им перевели вопросы, несколько удивились, что Тамерлан называет их короля своим сыном, но, решив, что так положено, не подали виду.

— Ваше Величество, достопочтеннейший сеньор Самарканда и властелин трёх частей света! — заговорил дон Альфонсо.

Мухаммед Аль-Кааги переводил Тамерлану, склонившись к самому уху эмира.

— Наш сеньор, великий и славный дон Энрике, Божьей милостью король Кастилии и Леона, послал нас, чтобы засвидетельствовать то огромное уважение, которое он к вам испытывает. Всюду разносится слава о вас, и всяк слышал ваше имя. В землях, освящаемых благословением Папы Римского, есть лишь один монарх, способный сравниться с великим Тамерланом, и сей монарх — король Кастилии и Леона дон Энрике. Куда бы ни направил он своих послов, правители любой страны тотчас рады встретить их, но мы нисколько не огорчены тем, что вынуждены были ждать аудиенции у великого эмира в течение одиннадцати дней, ибо понимаем, к стопам какого величия прислоняем ничтожные главы свои.

Когда Мухаммед перевёл Тамерлану эти слова, эмир в душе усмехнулся — всё-таки задело франков, что он так долго томил их ожиданием. Тамерлан махнул рукой, делая знак, чтобы дон Альфонсо приостановил свою речь.

— Нораддин, — обратился он к стоящему рядом сановнику, — я давно хотел спросить: почему ты не носишь бороду?

— Она у меня плохо растёт, клочковатая, — пожал плечами тот.

— Вот и я думаю, не сбрить ли мне свою бородёнку, уж больно она у меня общипанная, — теребя худую бороду, задумчиво произнёс великий эмир. — Пожалуй, так и сделаю. И усы сбрею. Явлюсь в Китай совершенно лысый, безусый и безбородый. Вот китайцы-то удивятся! Посол, можете продолжить.

— Я хотел выразить тот восторг, — продолжал дон Альфонсо, — который все мы испытывали неизменно, проезжая через бескрайние просторы империи великого Тамерлана. Рука повелителя Азии, словно волшебный жезл, превратила недавние пустыни в цветущий сад. Но больше всего великолепия мы увидели, конечно, в самом Самарканде и его окрестностях. Оросительная система, изрезавшая Мавераннахр вдоль и поперёк, не имеет подобных нигде в мире, жители многолюдных селений славят имя Тамерлана, рука которого щедро одарила их богатством и роскошью…