— Разве вы были там с Улджай, а не с самим Хуссейном? — удивился Искендер.

— Пиши, как я говорю тебе, и не рассуждай! — немного рассердился Тамерлан. — Какая разница, с Хуссейном я провёл там время или с Улджай? Ты бы сам, Искендер, с кем предпочёл провести пятьдесят дней в зиндане — с Улджай или с Хуссейном?

— Улджай — покойная жена хазрета, и я не осмеливаюсь гнусной мыслью прикасаться к её трепетной тени. Конечно, если выбирать в такой ситуации, я бы предпочёл делить узилище с женщиной, а не с мужчиной. Правда, беседа с умным мужчиной может доставить не меньше удовольствий, чем телесная близость с красивой женщиной. Но я спросил вас лишь потому, что забочусь о точности исторического описания. Доселе я всюду читал и слышал, что хазрет был в плену у туркмен вместе с Хуссейном.

— Историческая точность только там, где говорю и приказываю я, — ответил Тамерлан. — Если я говорю, что было так, значит, так оно и было. И если я скажу тебе, что отцом моим был сам великий Искендер Зулькарнайн [108] , то ты обязан будешь и это написать со спокойной совестью, потому что в таком случае и это будет истиной. Понятно?

— Я просто восхищен подобной философией! — улыбнулся Искендер. — Теперь я не посмею ни разу перебить хазрета со своими дурацкими поправками.

— Ну, почему же, — смягчился Тамерлан. — Перебивай, конечно, но если я скажу: «Так и никак иначе», ты уж не удивляйся. Ладно?

— Слушаюсь, хазрет.

— Итак, мы оказались в зиндане. Слава Аллаху, что я больше никогда там не оказывался.

Тамерлан умолк, вспоминая, как он выл долгими вечерами и ночами, сидя в страшном заточении, выл, как воют собаки. Ему сделалось невыносимо жаль себя тогдашнего, и две слезы выкатились из глаз, но он быстро смахнул их рукою, кашлянул и сказал:

— Когда я вышел из того зиндана, я твёрдо решил и дал клятву Аллаху, что никогда не позволю себе бросить кого-либо в тюрьму, прежде чем разберу все обстоятельства его дела. Запиши это.

Искендер мысленно усмехнулся, подумав: «Конечно, ты редко бросал в темницу безвинных. Ты просто отрубал им головы».

— Написал.

— Свобода, Искендер, самое главное на земле, — проговорил Тамерлан. — Человек должен бороться за своё право быть свободным. За свободу можно щедро поливать землю кровью людишек. Нет-нет, это не пиши. Как ты думаешь, Искендер, Бог есть?

— Я не сомневаюсь в этом, хазрет, — не мешкая ответил мирза.

— А я считаю, что высшим проявлением свободы может считаться полное признание того, что Бога нет.

— Бога нет, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк его, — с иронией в голосе промолвил Искендер.

— Мне нравится твой тон, мирза, — чуть-чуть улыбнулся Тамерлан. — Ты хочешь сказать, что Бога нет, но Мухаммед придумал его для нас?

— Я просто произнёс главную догму всех мусульман, — пожал плечами Искендер.

— Хорошо. Скажи мне, имеет человек право погубить сотню или тысячу себе подобных, борясь за свою полную свободу?

— Полная свобода — это смерть. Стоит ли убивать других, чтобы добиться собственной смерти? — промолвил Искендер.

— Это не ответ, — возразил Тамерлан.

— Не ответ? Хорошо, скажу по-другому. Человеку не нужно бороться за свою свободу, ибо он рождается свободным. Душа его свободна. Её невозможно заточить в зиндан. Только Иблис — истинный враг человека, и от него нужно защищать свою свободную душу.

— Нет, мирза! — пристукнув кулаком, воскликнул Тамерлан. — Лишь единицы рождаются свободными. Все остальные — прирождённые рабы и должны знать своё место. Ладно, не будем об этом. Продолжим нашу книгу. Пиши: «В глубоком отчаянии, в заточении, я рассуждал так: лучше совершить безумство и чего бы то ни стоило вырваться наружу из темницы, чтобы снаружи биться за свою свободу; единственным моим устремлением была полная свобода. Я знал, что если моя попытка убежать провалится, я буду убит, но мёртвого меня похоронят не в зиндане же, а вне узилища — на вольной земле. Наконец я решил, что так или иначе надо попытаться выбраться на вольную волю. Я наобещал стражам щедрое вознаграждение, если они помогут мне выбраться. Они согласились, не все, но некоторые, и даже дали мне меч. С мечом в руках я набросился на тех стражников, которые не хотели помогать мне, и вместе с Хуссейном…» Ах да, Хуссейна ведь не было! «…которые не хотели помогать мне, и разогнал их по углам и норам».

Тамерлан продолжал диктовать. Искендеру давно уже было ясно, почему великий эмир старается подчеркнуть худые стороны Хуссейна. Он чувствует свою вину перед ним и хочет оправдаться перед потомками за своё коварство по отношению к человеку, коему он был столь многим обязан. Но это смешно, что Тамерлан вычёркивает Хуссейна из списка тех, кто был взят тогда в плен туркменами и брошен в зиндан.

Время шло. Вместе с ним продвигалась вперёд «Тамерлан-намэ», вымышленная история Тамерлана, причём вымышленная им самим, Тамерланом. Под диктовку своего господина мирза написал, как тот превратился в странствующего монаха и отправился в Самарканд к своему народу, как он тайно жил у своей сестры Туркан-ага, затем как он вновь начал собирать силы и, сколотив шайку из тысячи всадников, двинулся на юг в сторону Кандагара. Там он захватил город Карибыз. Хуссейн же вёл себя всё время подло и то и дело предавал Тамерлана. Постоянное очернение Хуссейна становилось навязчивым.

Тамерлан стал широко зевать, и Искендер знал, что ещё немного, он прекратит диктовку и уснёт.

— Вскоре эмир Хуссейн приполз ко мне и униженно просил прощения за всё. Я махнул рукой и разделил дань с Карибыза пополам, уступив одну половину низкому Хуссейну. Затем я некоторое время жил в Карибызе. Однажды ко мне туда явился властитель Сеистана, он принёс богатые дары и искал со мной союза. Что ж, это было мне выгодно, я как раз искал союзников, чтобы захватить весь Кандагарский край.