— Когда?! Когда же наступит этот день?!

— Быть может, очень скоро, моя хрупкая чинара. Он всерьёз собирается идти завоёвывать Китай, а сам очень нездоров.

— Увы, говорят, что когда он отправляется в поход, то словно молодеет на двадцать лет и наполняется свежей силой.

— Всё равно. Нам нужно набраться терпения, если мы хотим навеки связать свои судьбы.

— Ах, какая сегодня луна!

Полон тайн ночной Баги-Чинаран, будто тёмные чинары дали клятву на Коране ни скрипом, ни шелестом листвы не выдавать эти тайны. Двое других заговорщиков, встретившись в увитой розами беседке, но сочтя всё же это место не вполне надёжным, углубились в чащу сада, выбрав самую узкую тропинку.

— О, эти плечи! Я мечтал о них с тех пор, как впервые увидел, а когда прикоснулся к ним впервые, навеки стал их пленником! — сказал заговорщик, прижимая к себе за плечи свою подругу.

— Однако как от вас пахнет вином, мой дорогой! Неужто вы не могли не пить, готовясь к свиданию со мною? — отвечала заговорщица с укоризной, но не зло, а так — журя.

— Не мог! Аллах свидетель — не мог! Какая-то у вас есть на этот счёт поговорка… Забыл. Ну, неважно. Короче, как я мог не пить вина, если Тамерлан сегодня решил наконец оросить свою пустыню, ха-ха! По-нашему это называется sich entkorken [115] .

— Зихинкоркин, какое смешное слово! Скажите мне ещё раз, как будет по-вашему «я люблю тебя», я уже забыла.

— Ich liebe dich.

— Ихлибидих… Ихлибидих… Смешно!

— Und du? Du liebst mich?

— Это что значит?

— Ты любишь меня?

— Вы спрашиваете?

— Говори мне «ты»! Ведь в прошлый раз мы уже перешли на «ты».

— Да уж, перешли. Даже очень перешли. Дальше некуда.

— Так любишь ли ты меня? Liebst du mich auch?

— Либсдумихь-либсдумихь!.. Как можно любить такую винную бочку!

— Зато какую твёрдую, ты только потрогай!

— Грубиян! Какой же грубиян! Аллах всемогущий, и откуда такой свалился на мою голову!

— Пойдём туда, там отличное место.

— Там-то как раз нас и застукают. Нет, я знаю, куда лучше всего. Как же я раньше-то не подумала! Пойдём, здесь близко.

— Точно, что близко?

— В трёх шагах. Там, у Янтарного озерца, нас никто не найдёт. Люди боятся туда заходить.

— Это почему?

— Говорят, будто там появляется призрак шейха Би-лаль ад-Дина, убитого на этом месте Тамерланом ещё до того, как был возведён Баги-Чинаран. Надеюсь, ты не боишься призраков?

— Я мог бы наслаждаться тобою даже в окружении целого тумена привидений, но если это Жемчужное озерцо далеко отсюда, я не вынесу и свалюсь замертво. Или моя стрела сорвётся с тетивы и улетит в эти деревья.

— Не Жемчужное, а Янтарное.

— Какая разница! Далеко ещё? Хотя бы поцелуй!

— Никаких поцелуев. Всё — там. Мы уже почти пришли. Ух ты! Постой-постой! Тихо ты, медведь!

— Что там? Тукель?

— Тс-с-с! Да подожди ты обнимать! Смотри!

Осторожно шагая, кичик-ханым Тамерлана красавица Тукель приблизилась ещё немного и затаилась в тени чинары, глядя на двух влюблённых, стоящих на Яшмовом мостке. Немец Шильтбергер наконец тоже заметил присутствие другой пары и остановился рядом с Тукель. Рука его всё же не могла успокоиться и взялась гладить вторую по чину жену Тамерлана, путешествуя вниз-вверх — по рёбрам, талии и бедру и обратно.

— Потом? Ты сказал: «потом»! Значит, это не последнее наше свидание! — воскликнула девушка на мостке.

— Но ведь ты сама сказала, что он когда-нибудь умрёт, и тогда… — ответил мужчина.

— Тополь ты мой высокий! — ещё громче выпалила девушка и бросилась к своему возлюбленному на шею. Они стали целоваться.

— Вот это да-а-а-а! — прошептала в восторге Тукель, глядя, как они целуются, а затем исчезают в тени чинар.

Ласки Шильтбергера обрели больший напор, под ногой у него хрустнул какой-то сухой сучок.

— Тише же, увалень! — сердито прошептала кичик-ханым.

— Да вряд ли они чего-нибудь сейчас слышат, — пробормотал немец, начиная ласкать грудь своей любовницы. — Они, кажется, уже занялись тем, к чему давным-давно пора и нам приступить.

— Ты видел, кто это были? — слегка отстраняясь от ласк Шильтбергера, спросила Тукель.

— Он, кажется, Мухаммед Аль-Кааги. А она?

— Малышка Зумрад, вот кто! Скромница Зумрад, плакса Зумрад. Ах ты лисеныш! Ничего себе! Кто бы мог подумать!