Шрифт:
— Твой господин на угрозы значительно более щедр, чем на похвалы.
— Он напоминает тебе об опасностях, которые тебе угрожают, чтобы ты выше ценил его похвалы.
В глазах бывшего богослова мелькнули искры интереса.
— Говори же, благородный Байсункар.
— Хазрет не хочет, чтобы в ответ на то, что ты спас его семью, тебя посадили на кол.
— Видит Всевидящий и все сопутствующие ему, что я разделяю желание твоего господина!
— Но тебе, должно быть, известно, что весы, на которых будут взвешиваться поступки, находятся не только в руках у моего господина.
Маулана Задэ слегка помрачнел.
— Известно, благородный Байсункар, но что же делать? Как помочь восторжествовать справедливости?
— Надо бросить на весы, которые справедливость держит в руках, кое-что ещё!
Маулана Задэ был несколько озадачен.
— Ещё? Что ещё?
Глядя на него внимательным, спокойным взглядом, Байсункар сказал:
— Надо сделать так, чтобы Хурдек и-Бухари и Абу Бекр явились на встречу с эмирами.
— Но это же...
— И как можно скорее.
— Вы их убьёте... — язвительно начал Маулана Задэ, — ...и тогда ты получишь возможность беспрепятственно покинуть город и увести отсюда всех, кого пожелаешь.
Бывший богослов ощерился, заходил кругами по комнате, почёсывая рябые щёки.
— Очень уж неточные весы у вашей справедливости, тебе не кажется, благородный Байсункар?
Байсункар пожал плечами:
— Ты имеешь возможность сам проверить все гири, Маулана Задэ.
Сербедар остановился, широко расставив ноги и заткнув большие пальцы рук за красный пояс.
— Ты говоришь, покинуть беспрепятственно город?
— Это не я говорю, это говорит справедливость. Устами моего господина.
Раздражённый смешок в ответ:
— Я могу покинуть город в любой момент, и мне не нужно для этого ничьего разрешения!
Байсункар в ответ улыбнулся:
— Я знаю, что ты имеешь в виду. Мы слышали историю про головы Буратая и Баскумчи.
Собиравшийся и далее бросаться словами, Маулана Задэ осёкся и насторожился.
— И должен сказать тебе, таинственный и предусмотрительный Маулана Задэ, что история с головами не может повториться, так же как и история с горящим хлопком на улицах Самарканда.
— Почему?
— Потому что ты не Старец Горы, а бывший слушатель самаркандского медресе. У того были сотни федаинов [51] , готовых в любое время отдать свою жизнь по первому его требованию, тебе же удалось втянуть в свои сети несколько безрассудных мальчишек, и весь их запал ты истратил на то, чтобы запугать Ильяс-Ходжу.
Маулана Задэ снова заходил по комнате, но намного медленнее.
— Кроме того, Ильяс-Ходжа был не готов к такому повороту, чагатаи считают все рассказы про ассасинов сказками времён хана Хулагу. А Тимур готов ко всему.
51
Федаины (фидаины) — люди, жертвующие собой ради идеи, члены тайной религиозной организации.
— Так чего хочет Тимур? Чтобы я привёз к нему Хурдека и-Бухари и Абу Бекра? Привёз на расправу? Но кто меня убедит в том, что расправа над ними не будет и расправой надо мной?
Байсункар пожал плечами:
— Никто.
— То есть как «никто»?!
— Тебе остаётся лишь довериться благородству эмира Тимура и его чувству благодарности.
Маулана Задэ громко засмеялся:
— Где это видано, чтобы прочные взаимоотношения людей строились на принципах благородства и благодарности?
— И тем не менее у тебя нет другой надежды, кроме как на благородство и благодарность.
Обессиленный этим невыносимо глупым, на его взгляд, разговором, бывший богослов рухнул на подушки, что-то бормоча про себя и нервно хихикая.
— Вот в чём тебе ещё даёт слово мой господин: в первую встречу твоих висельников никто не тронет, и они вернутся в Самарканд сытыми и довольными. Твоя честь, если она имеет для тебя значение, будет сохранена.
Маулана Задэ оторвал лицо от подушек и покосился в сторону Байсункара:
— И я вернусь?
— И ты.
— Тимур не возьмёт меня в свою свиту?
Визирь отрицательно покачал головой:
— Нет.
Оттолкнувшись от подушек, Маулана Задэ сел на них.
— Тогда я ничего не понимаю. Для чего тогда эта встреча? A-а, угощение будет отравлено!
— Нет, угощение не будет отравлено.
— Ничего не понимаю, ничего не понимаю, — торопливо и недовольно бормотал сидящий.
— В своё время ты всё поймёшь. И потом, тебе ведь важнее не то, понимаешь ли ты что-нибудь, а останешься ли ты цел. Правильно?