— Ты говоришь со мной, будто с преступником, послушай свой голос.

— Я говорю так, как считаю нужным говорить!

После этих слов Тимуру стало совершенно ясно, что увильнуть от объяснения не удастся. Когда нет возможности оторваться от погони, надо разворачиваться и атаковать в лоб!

— Ты прав, я посоветовал Маулана Задэ не приезжать сегодня, даже не посоветовал — велел!

После этого неожиданного признания Хуссейн как-то сник, он оказался в положении человека, перед которым внезапно распахивают дверь, служившую объектом его атак. Это проявилось даже в его позе — Хуссейн качнулся, слегка потеряв равновесие.

— Велел?

— Да.

— Почему?!

— Я хотел спасти ему жизнь.

Хуссейн с трудом преодолел удушье, вызванное возмущением и злостью.

— Этому бандиту?!

Тимур спокойно кивнул:

— Да.

— Но... — Хуссейн продолжал задыхаться, — но что тобой руководило?

Тимур не торопясь затянулся лёгким наркотическим дымом и ответил:

— Мной руководило чувство благодарности.

— Твои слова для меня темны и...

— Я сейчас всё объясню. Ты помнишь, наверное, что моя старшая сестра жила постоянно в Самарканде?

— Помню.

— Когда мы выступили, с тем чтобы защитить город от Ильяс-Ходжи, именно у неё в доме оставил я своих жён и сыновей, дабы не подвергать их превратностям кочевой военной жизни.

— Это я понимаю, говори же дальше!

Тимур хотел было снова угоститься дымом кальяна, но раздумал.

— Когда мы отступали, у меня не было времени забрать свою семью с собой. Мне оставалось только уповать на то, что судьба помилует их, что Аллах послужит им защитой.

— И что же было дальше?

— И вот в один из дней, уже после того как висельники захватили власть в городе и отогнали чагатаев... или, может быть, ещё до того, вдруг прибывает ко мне всё моё семейство в целости и сохранности.

Хуссейн недоверчиво и недовольно усмехнулся:

— Не хочешь ли ты сказать, что это спасение из Самарканда было делом рук Маулана Задэ?

— Именно это я и хочу сказать.

— Он солгал тебе, чтобы выговорить себе снисхождение!

— Но моя семья цела.

— Ну и что?

— То есть как «ну и что»?! Мои сыновья живы, а не мертвы, Хуссейн. Маулана Задэ мне так же отвратителен, как и тебе, но если мои жёны и мои слуги говорят, что это именно он позаботился об их безопасности в обезумевшем городе, я не могу не быть ему благодарен.

Хуссейн не знал, что возразить. После утреннего разговора с Масуд-беком он верил только в одну причину Тимурова споспешествования этому рябому висельнику: названый брат, почувствовав, что начинает уступать великолепному и более родовитому союзнику первенство в Мавераннахре, решил обзавестись союзником. А то, что Маулана Задэ — союзник сильный, было известно всем. Все эти хурдеки и абу бекры, вместе взятые, не стоили его одного. Бывший богослов обладал особенными способностями, вся степь была наслышана об отрезанных головах Буратая и Баскумчи. И если такой человек станет союзником Тимура, это будет сильный союз.

Именно такие мысли внушал своему дяде хитроумный Масуд-бек, признаний именно в таких замыслах хотел добиться Хуссейн от названого брата, направляясь к нему в шатёр.

История про спасённую семью несколько сбила его. Объяснение мягкого отношения Тимура к рябой гадине выглядело и понятным и убедительным. Разве он сам, великолепный Хуссейн, не поступил бы так же с человеком, оказавшим ему такую услугу?

— Согласись, Хуссейн, он многим рисковал. Весь город был настроен против нас, и если бы кто-то узнал, что Маулана Задэ спас от справедливой расплаты семейство эмира-предателя, ему пришлось бы худо, несмотря на все заслуги перед горожанами. Городская чернь не имеет представления о великодушии и чести.

Возразить на это было нечего, поэтому Хуссейн молчал. Лицо его опять покраснело.

— Я понимаю, какие мысли привели тебя ко мне, брат.

— Как ты можешь это понимать?

— Я давно тебя знаю, и все эти годы ты непрерывно находишься в венце моих размышлений. Мне вот что кажется: ты подумал, что я замыслил против тебя что-то чёрное, собираюсь сговориться с твоими врагами и нанести предательский удар в спину, дабы забрать себе всю власть над Мавераннахром.

Хуссейн изо всех сил старался скрыть, что ход его мыслей разгадан. Ему было немного стыдно за то, что мысли эти были столь неблагородны, и страшно досадно, что из тайных они сделались явными.

— И знаешь, почему это происходит?

— Что?

— То, что в сердце у нас, самых близких людей, может сыскаться место для чёрных подозрений, для мелкого недоверия, знаешь?

Хуссейн пожал плечами, предлагая говорить дальше.

— Потому что мы живём теперь в отдалении друг от друга. Расстояние рождает недоверие. И вот что я ещё понял, Хуссейн, и весьма горько мне было это понять, и не возрадовалось моё сердце от этого понимания. Раньше я считал, что настоящая дружба не требует доказательств. Она сама рождает доказательства. Мне не надо знать, хорошо или плохо то, что сделано, мне важно знать, другом или врагом сделано это.