— Это верные слова, Тимур.

Хозяин шатра разочарованно кивнул:

— Но теперь я с горечью вижу, что доказательства дружбы необходимы.

Хуссейн смущённо покашлял, как человек, ставший причиной чьего-то разочарования.

— Ты шёл ко мне, Хуссейн, чтобы обвинить меня в том, что я совершил преступление против нашего союза, против нашей давнишней дружбы, я же припас и сейчас предъявлю тебе доказательство того, что моё отношение к тебе не изменилось. Что я по-прежнему верен всему сказанному и всему сделанному совместно.

— Доказательство?

Тимур позвал слугу, тот позвал Байсункара, Байсункар послал стражников, и те привели в шатёр одноглазого купца, тайного посланца Кейхосроу, владельца Хуталляна.

Когда тот притерпелся к полумраку, царившему в шатре, и увидел, кто перед ним находится, то с глухим стоном рухнул на пол.

Хуссейн, повернувшись к Тимуру, спросил:

— Кто это?

— Он сейчас сам скажет.

Один из стражников ударил древком копья лежащего в копчик, тот глухо простонал, но остался в прежней позе.

— Поднимите его! — велел Тимур.

Двое дюжих воинов схватили купца за плечи, оторвали от ковра.

— Подведите его поближе, эмиру Хуссейну плохо видно.

Хуссейн, наклонившись вперёд, внимательно всматривался в лицо перепуганного человека.

— Может быть, тебе легче будет его узнать, когда я сообщу тебе, откуда он прибыл?

— Так откуда?

Хуссейн не отрывал взгляда от того, кто трясся перед ним и истекал пбтом ужаса.

— Из Хуталляна.

Злейший враг владетельного Кейхосроу на мгновение повернулся к Тимуру, потом снова обратился внимательным, даже можно сказать, пронизывающим взглядом в одноглазого.

— Это правда?

Тот молчал.

— Говори же! Молчание тебя не спасёт. Если я решу, что тебя надо убить, тебя убьют и молчащим.

Но одноглазый продолжал беззвучно висеть на руках стражников.

— Я знаю много способов развязывать людям языки, и, клянусь Всевидящим и Всемогущим, я познакомлю тебя со всеми этими способами. Ты хуталлянец?

Купец едва слышно проскрипел:

— Да...

Хуссейн закрыл глаза и шумно втянул воздух широко раздутыми ноздрями.

— Мне рассказывали, что в казни моего отца участвовал один одноглазый хуталлянец.

Купец визгливо закричал:

— Это был не я, я потерял глаз только в прошлом году, клянусь всем тем, что ты считаешь святым, хазрет!

Хуссейн мрачно усмехнулся:

— Не важно, когда ты потерял глаз. Важно, что мой отец предательски убит. Важно то, что он убит хуталлянцами, важно то, что среди них был одноглазый.

Купец забился в руках стражников.

Хуссейн снова повернулся к Тимуру:

— Ты отдашь мне его?

Тот кивнул:

— Но с одним условием.

— С каким ещё условием? — стал возвышать голос Хуссейн, радуясь возможности раздуть затихшую было ссору.

— Я хочу, чтоб ты выслушал до конца историю этого человека, брат.

— Хорошо, только если для этого не понадобится тысяча и одна ночь.

Тимур, не державший при себе певцов и рассказчиков, не слышавший никогда о хитростях красавицы Шахерезады, не понял, конечно, что имеет в виду названый брат, но сообразил, что в словах его заключена какая-то ирония. Заключена так заключена, он решил не обращать внимания на неё.

— Помимо того, что этот кривой посланец Кейхосроу похож на того негодяя, что участвовал в казни твоего отца, он ещё и тайный вестник.

— Что ты имеешь в виду?

— Он прибыл ко мне с известием от своего господина, что ты, мой брат и союзник, готовишь против меня какое-то злое дело.

Хуссейн опешил:

— Я?!

— Вот именно.

— Но это же...

Тимур успокаивающе поднял искалеченную руку:

— Не трудись, брат, опровергать то, что заслуживает лишь презрения. Я не поверил ни единому слову, изошедшему из этих змеиных уст, и в доказательство того, что это так, я отдаю тебе этого человека, пытавшегося воткнуть между нами отравленный наконечник недоверия.

Тимур специально говорил эти слова в присутствии стражников. Он знал, что к вечеру красочный рассказ о проявленном им благородстве разнесётся по становищу.

Хуссейн молчал. И его можно было понять, что тут скажешь! Попал в неприятную ситуацию. Шёл обличать человека, а попал под град его благородных поступков. Понимая, что в этой ситуации слова не помогут, Хуссейн просто обнял своего названого брата и молча вышел.

Он был зол на племянника.

Ему было стыдно за свою неблагородную подозрительность.