Наташа.
– - Только не думала, что так быстро.

– - Я тоже думал о тебе, Наташа. Даже стихи писал...

Он вынул из сумки свой дневник. Потом подумал и снова спрятал его:

"Только встретились и уже за стихи. Какая сентиментальность!..".

– - Почему же ты не читаешь?

– - Потом, Наташа, потом...

Наташа не возражала. В самом деле: стихи можно и потом.

– - Какой же ты у меня... хороший!
– - воскликнула она и прижалась своей

пылающей щекой к его жесткому, небритому подбородку.

Он вдруг вспомнил что-то, глаза под очками беспокойно заблестели.

– - Наташа, а что... что с ним?

– - Ты это о ком, Аким?
– - с тревогой спросила она.

– - О Володине я спрашиваю, о Николае...

Наташа нахмурилась.

– - Не стоило бы о нем и вспоминать, Аким. Кажется, в Австрии сейчас. Не

знаю точно.

– - В Австрии?! Как он туда попал?

– - Стешка Лунченко ведь бросила его. Вскоре после нашей с тобой

встречи. Не знаю, что между ними случилось, но только она выгнала его из

своей хаты. Володина вызвали в комендатуру и предложили стать полицаем. Он,

кажется, не согласился. Его долго били. Потом вместе с очередной партией

ребят и девушек угнали куда-то. В июле к нам в отряд пришел Миша Кравцов. Ты

же его хорошо знаешь. Фашисты его тоже угоняли куда-то. Так вот он

рассказывал, что вместе с Володиным они работали на немецком заводе, который

снаряды делает. Миша сбежал. Он звал с собой и Володина, но тот отказался.

Это все Кравцов рассказывал...

– - Снаряды немцам делает... Не убежал все-таки от войны.

Худое лицо Акима опять побледнело, глаза зло блестели за очками.

– - Аким, скажи, ты заходил к нему в ту ночь?

Аким не ответил.

Наташа поняла, что ему неприятно об этом вспоминать, и заговорила о

другом:

– - А помнишь, ты о школе мне наказывал?

– - Ну?
– - сразу оживился он.

– - Ее, наверное, удалось спасти. Ведь там у нас остались надежные

ребята.
– - И Наташа стала торопливо рассказывать о всем случившемся с ней

после их недавней и короткой встречи.

– - А почему ты решила пойти на фронт?
– - спросил ее Аким.
– - Ведь ты же

учительница, могла бы работать где-нибудь в тылу.

Она посмотрела на него с удивлением.

– - Нет, Аким. Я хочу быть на фронте. Помнишь, я рассказывала тебе о

Шуре, избачихе нашей, которую фашисты в Германию угнали?..
– - спросила она

взволнованно. -- Не знаю почему, но Шура все время стоит перед моими

глазами. И мне кажется, что именно я должна освободить ее. Я найду ее...

обязательно найду!.. И мы вернемся домой вместе!.. И будут у нас книги, и

Шура будет опять такая же светлая и веселая, как всегда!.. А потом, на

фронте я ведь встретила тебя, Аким...

Он стал порывисто обнимать и целовать ее, радуясь и одновременно

удивляясь тому, какое большое, чистое сердце у этой хрупкой девушки, -- в

эту минуту Акиму казалось, что счастливее его никого нет на свете.

Не заметили, как подкрался вечер.

– - Чудесная ты моя!..

Она, счастливая, смотрела на него.

Аким взглянул на часы и стал собираться.

– - Куда ты?
– - испугалась Наташа. И в этом ее испуге было столько

искренности и любви, что он в нерешительности задумаля.

– - Останься до утра. Ведь тебе разрешил командир...
– - сказала она

тихо.

– - Но... Наташа...

– - Останься, Аким, -- уже не просила, а умоляла она. Он взял ее за

узенькие, чуть вздрагивающие плечи, потом решительно сбросил с себя вещевой

мешок.

...Рано утром она задержала его на крыльце.

– - А что, если...-- тихо сказала она, краснея.

Он понял ее и тоже покраснел.

– - Тогда ты поедешь домой, Наташа...

Он хотел сказать, что она унесет и его частицу с собой, но застеснялся,

легонько снял со своих плеч ее теплые маленькие руки,

взволнованно-счастливый проговорил:

– - До свиданья, Наташа!.. Любимая!..

...Ехал на попутной машине. Думал о Наташе, о своих боевых друзьях. Как