Аким остановился посреди улицы и невольно залюбовался ею. Всматриваясь

в небо, он различал большие косяки наших бомбардировщиков. Они летели на

одном уровне с вершиной радуги, купаясь и поблескивая дюралюминием в ее

неповторимом разноцвете. Зрелище это потрясло Акима. Он зачарованно смотрел

на радугу, не слышал даже, как подошел к нему Ванин.

– - Что ты, Аким, стоишь тут, как татарский мулла?

Аким вздрогнул и оглянулся.

– - Ты только посмотри, Семен!
– - Акиму вдруг захотелось схватить Сеньку

на руки и поднять высоко-высоко над своей головой, как, бывало, поднимал он

маленьких хлопцев в дни праздничных парадов в Харькове.

– - Перестань, Аким, что ты делаешь?
– - вырвался Ванин.

– - Боже мой, как хорошо!.. Какая изумительная игра электричества,

воздуха и влаги!..
– - воскликнул Аким.

И, не отрывая своего взгляда от полыхавшей радуги, он вдруг стал с

увлечением и подробно рассказывать Сеньке, что такое радуга и как образуется

спектр. Удивленный Ванин смотрел на разрумянившееся лицо Акима и молчал. Но

когда Аким наконец тоже замолчал, Сенька все же заметил:

– - Очень даже хорошо. Но зачем все это я должен знать?

– - Э, Семен, знать все, решительно все нужно знать!
– - быстро ответил

Аким и с грустной задумчивостью добавил: -- Жаль, что это не под силу одному

человеку. А знать нужно все, -- горячо повторил он и вдруг вспомнил: --

Когда мы были в генеральском блиндаже, я видел там много-много книг. И среди

них -- какая бы ты думал? Астрономия! Зачем бы генералу астрономия? А вот

изучает человек. Эх, Семен, какая это могучая сила -- знание!..

– - Что говорить, -- согласился с ним Ванин. -- А зачем это тебя

лейтенант вызывал?

Сенька знал, что Аким был у командира, и это его беспокоило.

– - Ну скажи, Аким, что тебе говорил наш лейтенант?

– - Писарем меня хочет сделать.

– - И ты согласился?

Аким улыбнулся.

– - А почему бы и нет?

– - Да ты, я вижу, совсем свихнулся!

– - Почему же, нисколько. Местечко теплое, не пыльное. Сверху не капает.

Помнишь, ты и сам мне говорил, что писарь из меня выйдет в самый раз,

мол-де, и почерк у меня недурной, и в грамматике я силен. Вот я и послушался

твоего совета.

– - Так я же шутил!
– - в отчаянии воскликнул Сенька.

– - А ты не шути в другой раз.

– - Нет, Аким, ты врешь. Быть канцелярской крысой старому разведчику --

это же безумство!

– - "Безумству храбрых поем мы славу!"

– - Какая же тут, к черту, храбрость -- в писаря!

– - А наградные листы кто на тебя будет составлять?

– - Найдутся и без тебя составители. Нет, если ты только уйдешь в

писаря, переметнусь к "катюшникам", вот провалиться мне на этом месте!

В юношески взволнованном, звонком и порывистом голосе Сеньки было

столько искренней и чистой преданности, что Аким невольно ощутил к нему

прилив братской нежности.

– - Чудак ты, -- обхватил он Сеньку за плечо.
– - Так вот я и соглашусь

пойти в писаря. Что мне, жизнь надоела?

И друзья засмеялись. О тяжелом ночном разговоре там, под дубом, они

словно забыли совсем.

С юга подоспели темные грозовые тучи. Сталкиваясь и наплывая одна на

другую, они потрясали землю и темный небосвод сухими оглушающими раскатами

грома. Поминутно вспыхивали и скакали по всему горизонту ломаные стрелы

молний.

Земля, вздыхая могучей грудью, проглатывала бурные потоки воды,

низвергаемые щедрым небом. Молодая яблонька, уцелевшая в палисаднике

разрушенного снарядом дома, склоняла долу свою зеленокудрую голову, купаясь

в мягкой дождевой воде. Ее недозрелые плоды подставляли под душевые струи

дождя свои розовеющие бока; стоя под дождем, разведчики любовались этой

яблонькой, как первым проявлением всесильной жизни в маленьком, умерщвленном

войной селении.

– - Пройдет годок-другой, и опять яблони зацветут рядом с новыми домами,

– - вполголоса проговорил Аким и предложил: -- Пробежим по дождю?

– - Давай!
– - согласился Ванин, сверкнув озорными глазами.

Взявшись за руки, они понеслись вдоль улицы.