Шрифт:
соленый вкус крови. Кровь клокотала еще где-то в горле.
– - Обидно...-- вновь прошептал он и, путаясь в мыслях, как в паутине,
хотел понять, отчего же ему обидно, зачем произнес это слово. И, нe найдя
ответа, повторил опять: -- Обидно...
Воробьи снова защебетали где-то рядом, звонко, шумливо. Теперь он
услышал их. Но это длилось недолго. Постепенно щебет воробьев сменился
каким-то новым звуком, похожим на далекий звон колокола, но и этот звук стал
затухать. А потом и вовсе стало тихо.
6
Перед Наташей -- дневник Акима. Боже мой, как знаком ей этот почерк --
мелкий, неторопливый, ровный... "Аким, родной мой, славный мой! Ну почему ты
должен был погибнуть сразу же после нашей встречи? Почему?.. Почему
вражеская пуля щадила тебя, когда меня не было рядом с тобой? Зачем ты ушел
от меня? Ведь ты сказал мне, что все будет хорошо и мы никогда больше не
расстанемся".
Она перевернула еще одну страницу и увидела стихи. Это о них, должно
быть, говорил ей Аким при встрече.
Первую строку Наташа не разобрала. Прочла дальше:
Так почему же я один
Среди родных, среди друзей
Остался жив и невредим?
– - Остался жив и невредим,-- машинально повторила она.
В раздумье вспомнил про тебя,
Увидел море синих слез...
Да, это ты спасла меня
В пучине битв и страшных гроз.
– - Спасла, спасла...-- плечи девушки затряслись, она уронили голову на
дневник. Теперь она плакала, не остерегаясь, что ее услышат разведчики,
которые почему-то нe отходили от ее окон, особенно старшина и тот
светлоглазый. Когда она снова начала читать, строчки запестрели перед еe
глазами. Она разбирала написанное с великим трудом:
Я гордый вызов дал войне
И по-солдатски ее нес.
В дороге ты светила мне
Сияньем золотых волос.
Я помню тот противный звук,
В ознобе затряслась земли...
У смерти из костлявых рук
Тогда ты вырвала меня.
Наташа не могла дальше читать. Стихи говорили, что она спасла его, ее
образ светил ему в пути, а вот сейчас Акима уже нет, и погиб он именно
тогда, когда встретился с ней, когда она встала рядом с ним. Плакать девушка
больше не могла. Странное дело: она чувствовала себя жестоко обиженной, и не
кем-нибудь иным, а Акимом. Зачем он писал ей эти строки? Наташе не приходило
в голову обидеться на лейтенанта, который не дал Акиму побыть с ней хотя бы
один денек... Нет, она обижалась только на Акима. Почему он не захотел,
чтобы командир роты послал вместо него другого? Почему не попросился
остаться?.. Не любил ее -- вот и все. А она-то думала...
Вдруг Наташа содрогнулась от этих диких и чудовищно нехороших мыслей. В
самом деле, как она могла подумать такое о своем Акиме, который за долгие
годы их дружбы не сказал ей ни одного нечестного слова. Разве мог ее Аким не
пойти на это важное задание, мог ли он остаться в роте ради встречи с ней,
послать вместо себя другого разведчика, который, наверное, тоже мечтает о
любимой?..
Девушка подняла голову, вытерла глаза и посмотрела в окно. Во дворе
стояли двое: светлоглазый и еще какой-то неизвестный ей солдат. Солдат,
видимо, пытался пройти к ней, а светлоглазый его не пускал. Наташа услышала
их разговор.
– - Ну, куда ты идешь?
– - укоризненно спрашивал Сенька.
– - Чирей у меня.
– - Тоже мне болезнь!
– - Пусти...
– - Не пущу! Пойми ты, дурья голова, не до тебя ей сейчас! Друг у нее
погиб... а ты со своим чирьем!.. Пойди к Кузьмичу. Он тебе колесной мази
даст. Говорят, здорово помогает...
Наташа безучастно прислушивалась к перебранке солдат. "У кого-то
фурункул, кому-то нужно помочь",-- думала она, не находя в себе сил и