– - Пусть только кто-нибудь из ребят поможет мне дров припасти,--

сказала она.

– - А як же!.. Поможуть, поможуть!..-- обрадовался Пинчук и позвал

Лачугу.-- Давай, Михаил, нарубай дров. Битюгов я сам распрягу. Ужин варить

не будэмо. Консервы выдам хлопцям -- и все.

Действуя от имени начальника штаба и даже от имени самого генерала,

Пинчук сравнительно легко выдворил из крайней хаты бойцов транспортной роты

какого-то полка, остановившихся проездом и не особенно торопившихся покинуть

пределы Веселой Зорьки, хотя делать им тут было явно нечего. Последнее

обстоятельство, должно быть, и явилось веской причиной того, что

транспортники без скандала сдали свои позиции.

В распоряжении разведчиков оказалась маленькая, но в общем довольно

уютная хатка, такой же малюсенький дворик и единственный хлевушок.

Поместиться в хате все не смогли. Пришлось "освоить" и хлевушок. Бойцы

натаскали в него свежей соломы и улеглись. Коней привязали к повозкам.

Кузьмич вытащил из мешка сухие попоны и укрыл от дождя своих лошадей. Для

битюгов у него нашлось два серых трофейных одеяла. Кузьмич долго еще не

уходил со двора, хотя Наташа уже несколько раз выбегала из хаты и звала его

пить чай, до которого он был большой охотник.

Когда разведчики, помывшись в бане, улеглись спать, вернулась хозяйка

дома. Она подошла к Пинчуку, все еще возившемуся со своим добром во дворе.

– - Товарищ красноармеец!.. Это мой дом. Я убегала в Зеленое, боялась,

что немцы опять Веселую Зорьку займут. Как мне быть теперь?
– - В одной руке

молодая женщина держала маленького хлопца, а в другой веревку, на которой

вела толстобрюхую корову.

Пинчук некоторое время молчал, озадаченный, видимо, ее приходом.

– - Ну, будэмо знакомы. Пинчук!
– - сказал он наконец.

– - Татьяна.

Они поздоровались.

– - Що ж мани робыть з вамы?.. Пидэмо в хату. Во замерзне хлопець. Як

зовуть тэбэ, эй, хлопче?..

– - Витей,-- бойко ответил мальчуган и тут же сообщил: -- Мой папа тоже

красноармеец! Он вернется домой и звезду мне даст. А еще пистолет -- во!

Дядя, а у тебя есть пистолет?.. Дай подержу!..

– - Ишь ты, якый вояка!.. Потим покажу. Иды з мамою до хаты, бо сопли

змерзнуть. И ты, Татьяна, иды. Корову я сам в хлив поставлю. Бона що,

тильна?

– - Стельная. К рождеству должна...

Из хлевушка пришлось выселить сладко похрапывавших бойцов, чтобы

водворить туда его законную владелицу -- корову. Кузьмич, узнав об этом от

хозяйки дома, вышел во двор и принес Буренке охапку доброго душистого сена.

Буренка благодарно припала к нему своей белой, обслюнявленной мордой. Хлев

быстро наполнился запахом этого добродушного животного. Старый солдат долго

стоял возле коровы, прислушиваясь к ее шумным вздохам и жадно втягивая носом

с детства знакомый аромат кормов и парного молока. Он положил ладони на

высокий бок Буренки и почувствовал под руками глухие, быстрые толчки.

– - Скоро...-- таинственно прошептал он, и пронзительная грусть

вторглась в его сердце.

Как давно оторван он от милого крестьянского труда! С какой жадностью и

упоением пометал бы он сейчас сено на колхозном лугу! Старик ощутил

знакомую, расслабляющую теплоту у глаз и закусил левый ус. Живо

представилось ему далекое селение, затерянное в бескрайней сибирской тайге,

все, что было святым для него, навечно дорогим и незабываемым. Теперь там

зима. Сосны и дома покрыты снегом. Сугробы, сугробы, сугробы кругом. И нет

им конца. Снег скрипит под ногами, бьется белой пылью из-под копыт резвых

двухлеток, выпущенных на прогулку. Водопой. Длинная долбленая колода,

бархатно замшелая внутри. От воды курится легкий холодный пар. Из ноздрей

жеребят -- тоже. Стоят в безветрии дымы над убранными во все белое домами.

От правления колхоза идут мужики, женщины. Озабоченно толкуют о своих делах.

В снежном вихре кувыркаются ребятишки, Кузьмичова слабость...

Старик вздрогнул, очнувшись, забормотал сердито: