они называют это на своем фронтовом языке, и этого, конечно, достаточно,

чтобы догадаться о приближении больших дел. А разведчикам и того легче

понять, что назревает буря: их чаще обычного посылают за "языком".

Появление "катюши" на участке фронта в спокойное время также было

вернейшим признаком надвигающихся событий. Вот почему разведчики встретили

гвардейских минометчиков с таким восторгом.

– - И правда, новенькие!
– - вспомнил Сенька. -- И "юбки" у "катюш" с

иголочки. И когда только в нашем тылу успевают все это делать?
– - удивлялся

он.
– - Вся Украина, Белоруссия, Прибалтика в руках врага, и все-таки...

Теперь разведчики двигались быстрее. Обветренные, заскорузлые лица

освежал предутренний влажный воздух.

До деревни Безлюдовки, что жалась к Шебекинскому лесу, дошли, когда

стало уже совсем светло. Возле штабных блиндажей еще никого не было. Только

у одной землянки сидел на корточках солдат без погон и старательно мыл

котелки.

– - Так это ж Бокулей!
– - узнал Семен и прибавил ходу. Ему хотелось

скорее поговорить с румыном, который вот уже второй год исправно служил

переводчиком у работника политотдела капитана Гурова -- плотного и лысого

человека, с черными подвижными и умными глазами.

Бокулей был мобилизован в румынскую армию на четвертый день войны с

русскими. В день мобилизации, когда еще не успели на него надеть военную

форму, он бежал, скрывался сначала в лесах, недалеко от своего родного села

Гарманешти, Ботошанского уезда, а затем, опасаясь преследований, в одну

июньскую темную ночь переплыл Прут и ступил на советскую землю. С той поры

он добровольно вместе с советскими войсками совершил путь от Прута до Волги

и теперь шагал обратно. К нему уже давно все привыкли, считали надежным

парнем. Бокулей ходил в красноармейской шинели, наверняка нацепил бы на себя

и погоны, но этого пока ему не разрешали. Зато на пилотке румына красовалась

маленькая красноармейская звездочка -- предмет его большой гордости. За эти

годы Бокулей научился сносно говорить по-русски.

Сенька подружился с Бокулеем уже давно. Еще под Сталинградом разведчику

приходилось выходить вместе с Бокулеем на передовую и через ОЗУ* делать для

румынских солдат передачи.

* Окопно-звуковая установка.

Сейчас, подойдя к румыну, Ванин спросил:

– - Пленные были, Георгий?

– - Не-ет,-- коротко, не удивляясь появлению разведчиков, ответил румын.

Он положил вымытые котелки в сторону и радушно посмотрел на Сеньку,

оттопырив большую нижнюю губу.

– - Разведчики два раза ходили, а пленных нет.

Сенька выругался и смачно сквозь зубы сплюнул.

– - Як Забарова поранило -- нэма "языкив",-- заметил Петр.

Семен помрачнел. Настроение его быстро испортилось. Почему-то

вспомнился маленький сапер Вася Пчелинцев, так тяжело переживавший гибель

друга. Злой и колючий, Сенька шагал к своему блиндажу, к которому уже

подходил Аким.

В довершение всего Сенька попал в старую воронку от снаряда, до краев

наполненную водой.

– - Чертовы души! Лень закопать!
– - ругался он, имея в виду ординарцев:

к ним он давно относился с открытой неприязнью.

Пинчук догадывался, что причиной Сенькиной ворчливости была гибель

Уварова: как ни странно, Ванин тяжелее всех переносил потерю товарища.

Не знали разведчики, что на это у Сеньки была особая причина...

В блиндаже -- он долго пустовал -- пахло грибами и мышиным пометом. От

мокрой соломы несло гнилью. Из-под сырых, темных бревен наката тянулись

бледные, хрупкие ростки каких-то растений. Аким сбивал их головой, отыскивал

местечко посуше, чтобы прилечь отдохнуть. Пинчук развязал мешок, извлекая из

него остатки продуктов. Сенька завалился на нары и ленивым взглядом следил

за ним. Он лежал как раз в том месте, куда изредка падали с потолка холодные

красноватые капли. Одна такая капля, будто прицелившись, попала прямо в

правый глаз Ванину. Сенька шарахнулся в сторону.

– - Аким, что ты развалился? Подвинуться не можешь?
– - закричал он на