– Мне это известно более, чем кому-либо в Гафастане. Я бы взяла его дочерей, все знали, что я бы взяла. Значит, он не мог поступить так. Спроси Матерей Пустыни, да откроют они тебе глаза на правду.

Эмхир нахмурился. В голосе горожанки звучала уверенность, подкрепленная больше страхом и отчаянием, чем убежденностью в собственной правоте. Он не верил ей. Ему хотелось отделаться от суда поскорее, но он не мог, потому думал, как лучше будет сделать, чтобы люди потом вспоминали его без недовольства.

Все это время сидевший чуть поодаль жрец Храма Девяти Матерей Пустыни поднялся и неспешно подошел к Эмхиру.

– Старший Гарван должен проявлять снисхождение, - произнес жрец так, что слышно было только Ворону.

– Что мне делать, Сульбрэн?
– спросил Эмхир, не поднимая взгляда на жреца.

– Я не знаю. Не я судья.

– Что думаешь ты об этом деле? Оправдать Фриви - и все?

Жрец помолчал.

– Четыре дочери. Он оскорбил одно из священных чисел... Даже если не он - его земля все равно отравлена этим злодеянием. Как ты сам считаешь, разве мог кто-то убить четырех младенцев, да еще и так, что их никто не хватился и не поднял тревогу?

Эмхир кивнул.

– С... Зэрмелис - что? Объявлять подозрение?

– Я говорил, что должно быть снисходительным. Все равно никто не уходит безнаказанным. Преступления - подобны зернам, падающим на почву мира, и прорастают они всегда цветами наказания, испивающими все зло, что было совершено.

Златокожая Зэрмелис не сводила глаз со жреца и, казалось, будто в них блестело хоть и слабое, но презрение.

Эмхир собирался объявить приговор, как снова случилось непредвиденное: на площади суда показались еще люди. Женщина средних лет, расталкивая горожан, пробралась вперед, оттолкнув удивленную Зэрмелис, запнулась о Фриви и рухнула на землю.

– Гарван, рассуди нас!
– не поднимаясь, сказала она.

За ней подошли еще двое: невысокий юноша вел на поводе черную козу, а другой человек, что мог быть ему либо отцом, либо старшим братом, тащил связанную Разду. Он швырнул ее рядом с Фриви и поклонился Эмхиру.

– Говорите, в чем дело, - сказал Эмхир, жалея, что не отправился разбираться с этим делом сам еще до суда.

– Она, - женщина, поднявшись на ноги, указала на Разду, сидевшую на песке с видом почти что отсутствующим, - точнее, ее сестра, превратила мою единственную дочь в козу, а эта явилась сегодня ночью... убить хотела ее, наверное... принесла чашу с водой, отравленной, как иначе?

Разда подняла глаза на Эмхира, и во взгляде ее еле теплилась мольба.

– Это, - Эмхир указал на черную козу, пытавшуюся схватить зубами край рубахи державшего ее мужчины, - ваша дочь?

– Да, - сказала Энсинне, - превращенная.

Эмхир помолчал, глядя на козу.

– Вы напрасно пытаетесь меня обмануть, - сказал он.

– Что?
– удивилась Энсинне.
– Высочайший Гарван, как мы смели бы... мы... никогда...

– Вы не достойны быть горожанами Гафастана, - сказал он.
– И то, что вы говорите про это животное - ложь.

– Но... зачем она тогда приходила?..
– Энсинне кивнула в сторону Разды, пытавшейся незаметно ослабить веревки, которыми были связаны ее руки.

– Благородный Гарван, - вмешалась Зэрмелис, - позволь развязать приведенную.

Эмхир кивнул.

– Обманывающие и оговаривающие не достойны считаться гражданами Гафастана.

– Почему, о Гарван?
– удивилась Энсинне.

– Это обыкновенная коза. Не превращенный человек.

– Того быть не может!
– воскликнула она.

Энсинне стала причитать, кляня Крину, и всю ее семью, обвиняя их во всех грехах и преступлениях, жалуясь, что свою дочь она более не увидит. Эмхиру нужно было что-то решать; он не сводил глаз с Разды, которая сидела на земле, потирая запястья и, казалось бы, не обращала внимания на то, что происходит вокруг нее.

«И никто не поможет, и даже Старший Гарван не пересилит закона. Как жаль, как жаль... но почему? Неужели судьба такая? Если не Тави, то я, и все из-за Крины...», - думала Разда, чувствуя под собою острый и теплый песок. Она подняла глаза и посмотрела на светлую стену Сердца Гафастана, на которой висели каменные таблички с законами города. Но эти витиеватые письмена не говорили ей ни о чем: Разда была неграмотной, потому все, написанное будь то на языке нойров или на языке пустынных царств - не имело для нее никакого смысла. В языке узоров Мольд она разбиралась гораздо лучше, чем в своем собственном.

– Где? Ну где же тогда Нарри? Как нам быть теперь?
– причитала Энсинне.

– Вам лучше знать, куда она могла деться, - молвил Эмхир.

– Что с нами будет, о Гарван?
– спросила она.

– Я решу.

К Эмхиру снова подошел Сульбрэн.

– Не решай, дело сложное, Гарван, - сказал он.
– Пусть лучше боги решат. Фриви пусть тянет жребий. И Энсинне с Раздой тоже.

– Думаешь, это лучше?

– А ты хочешь ошибиться? Судьи и так строги, будет лучше, если ты, как Ворон, покажешь, что, ваша Четверка, вы - лучшие правители для города, более великодушные. Это великий дар, великая ценность.