Тишину и покой мутнеющего от солнца сада нарушил Орм. Выйдя на мощенную камнем дорожку, он стал взволнованно озираться, ища глазами Сванлауг, которая, по словам кого-то из атгибан, находилась в центральной части сада.

– Орм!
– окликнула его Сванлауг.
– Что случилось?

Ворон подошел к ней, увидел в руках Сванлауг пергамент и невольно улыбнулся.

– Рух, - молвил он, - я как раз про нее тебе хотел рассказать.

Сванлауг склонила голову, показывая, что хочет выслушать Орма.

Когда он закончил свой рассказ, Сванлауг не сразу нашла, что ответить.

– Что ты, Орм, предлагаешь сделать?

– Мне кажется, это нам знак.

Сванлауг приподняла брови.

– Я уверен, что Рух - это один из наших Духов-покровителей, странствующих по свету. Мы же так и не знаем, откуда наш народ... Откуда мы пришли на Север и что мы принесли с собою. То, что случилось со мной сегодня, доказывает правильность моей догадки. Может быть, так мы все снова обретем утраченное, снова сможем быть нойрами, не отреченными, но истинными.

– Вопрос лишь в том, как это сделать, - задумчиво молвила Сванлауг.
– Что если это просто Рух - и не более? Наши Духи никогда не являлись воплощенными так... хотя, как знать... я никогда их не встречала. Что если Рух станет нападать на наши владения?

– Не думаю, что так будет, - сказал Орм.
– Нам следует молчать о птице - видели и видели, это должна быть тайна нойров, наша тайна. При Рух же стоит поставить кого-то, кто бы стал охранять...

– Ты думаешь, такая птица не сможет за себя постоять?

– А разве мы никогда не убивали драконов? Они, казалось бы, тоже непобедимы.

– Но если птица - это один из наших покровителей, то тем более...

– Духи обычно не воплощены или воплощены частично, Сванлауг, они редко приходят в живом, а, значит, уязвимом теле.

– Верно, - вздохнула Сванлауг.
– Ты, Орм, даришь нам надежду.

Она улыбнулась Ворону, тот кивнул в ответ.

Когда Орм ушел, Сванлауг отбросила пергамент в сторону, вскочила на ноги и, подняв голову к небу, закружилась по саду. Нойрин рассмеялась легко и звонко. Ее душа расцветала, тяжкий груз отреченности словно становился легче, готовый вовсе исчезнуть. Ароматы цветов и трав, шелест собственных одежд, пение птиц, ощущение витающего в воздухе тепла смешались в чувствах Сванлауг, воплотившись в светлое и невесомое блаженство, окутавшее разум.

***

Чем гуще ночь, тем ярче огонь - что факелов на городских улицах, что в душе или в сердце - все одно. В уснувшем городе у того, кто бодрствует, обостряются чувства, будто дух неведомого хищника пустыни пробуждается во всяком человеке.

Закутанная в темные одежды фигура робко постучала в дверь богатого дома. Дверь приоткрылась, так что теплый свет из-за нее упал на крыльцо.

– Проходите, госпожа, - сказала женщина, пропуская гостью.

– Он пришел?
– спросила она.

– Да, госпожа, в дальней комнате.

Гостья кивнула, скользнув взглядом по золоченному торквесу на шее хозяйки, блестевшему в свете масляных ламп.

В скромно обставленных покоях уже ожидал стройный юноша. Высокий, смуглый, он внимательно посмотрел на вошедшую. Хозяйка дома закрыла за гостьей дверь.

– Лиггар, - сказала она, глядя юношу.

Тот улыбнулся ей ясно и светло и произнес:

– Теперь узнаю;, Сванлауг, тебя. Сними же покрывало, чтобы я мог видеть твое лицо.

Движениями медленными, почти ленивыми, Сванлауг сняла тагельмуст. Стоило темной ткани выскользнуть из рук нойрин, Лиггар подошел к ней и поцеловал ее.

– Долго, как долго я ждала тебя, - отстраняясь, молвила Сванлауг.
– Почему ваш караван не приходил?

– Я странствовал с другими, тебе ли не знать, душа моя.

– Я всего лишь хронист, - она болезненно изогнула брови.

– Это не имеет значения, - сказал Лиггар.
– Сердце мое пребывало с тобою все это время, любовь моя, тебе принадлежит оно, как и всякое мгновение моей жизни.

– Мы с тобою сердцами, должно быть, и вовсе поменялись, - молвила Сванлауг, целуя возлюбленного.

Сванлауг рада была отдаваться любимому человеку; Лиггара она любила как никого прежде и тем сильнее была ее любовь, что Сванлауг понимала, что Лиггар не будет следовать с ней всю ее бесконечно долгую жизнь. Она знала, что уже скоро, слишком скоро, они расстанутся навсегда, и его примет смерть, а сама Сванлауг продолжит свое странствие в одиночестве. Лиггар тоже это знал, но не боялся того и не надеялся на какой-нибудь великий дар, вроде вечной жизни или вечной молодости, который мог бы быть ему дарован нойрами. Ему даже не приходилось смиряться со своей участью, ибо он не вкусил того, что ему не принадлежало, а потому оставался обычным человеком, удостоенным великой любви одной из великих женщин. Иного он не желал и не мог желать. Он был безмерно счастлив уже оттого, что мог видеть красивое лицо Сванлауг, мог целовать ее молочно-белое тело, мог прикасаться к ее длинным светлым волосам, волнистым от расплетенных кос.