Крина почти не говорила с Эмхиром: что-то в нем ее пугало. Она боялась взгляда его мертвенно-голубых глаз, и весь облик Старшего Гарвана вызывал в ее памяти лишь образы темных инээдов, которых ей случалось видеть в Пустыне.

Однажды, когда Крина набирала воду из ручья, к ней подошел Эмхир.

– Зря ты не вернулась в город, - сказал он.

Крина подняла на него вопросительный взгляд.

– Мьядвейг берет в ученицы Ворожей. Ныне в Гафастане не так много Магов. Хотя вам в пустыне, конечно, вольнее дышится.

Эмхир смотрел на Крину очень внимательно. Она вытащила кувшин на сухой песок, поднялась и, стараясь не встречаться взглядом с нойром, сказала:

– Пустыня дала нам силу, сняла пелену с наших глаз. Мы ей всем обязаны. Мы многое видим, многое знаем.

– Если так, возможно, ты знаешь что-то об утонувших женах?

– Да, - задумчиво отозвалась Крина.
– Это были жены Царей, они вывели их на противный Матерям путь. За это Тид изгнала Царей, наказала их жрецов, а затем обрушила на эти земли дождь из песка, в котором утонули и нерадивые жены. Под крылом Великой Дщери они стали ган-гачиг. Теперь они ищут тех, кому принадлежали раньше, чтобы, продолжив род в смертном облике, позволить воплотиться душам своих утонувших сестер. Тогда айдуты восторжествуют: если ган-гачиг найдет того, кого искала, вернутся Цари и снова будут править в этих краях.

Она вздохнула.

– Знай, о Гарван, это не принесет никому блага. Прощение Матерей будет взято назад, и если Пустыня сейчас живет, то с возвращением Царей гнев еще более страшный, чем прежний, обрушится на эти края, и никто не выживет.

Эмхир молча слушал речи Крины и чувствовал себя как никогда чужим. Когда Ворожея замолчала и, подхватив кувшин, направилась к шатрам, нойр опустил голову. Духи Пустыни, Цари и Девять Матерей словно бы вели свою игру, недоступную смертным.

«Кто говорил устами жрицы? Чьи слова передали ей? Кто притворился одной из Милостивых единственно для того, чтобы я оказался здесь?» - думал Эмхир.

Никто не мог дать ответа.

Когда большая часть Дара вернулась к Эмхиру, Аривад показал Гарвану дорогу к ближайшему алтарю старых богов, где потоки силы били из-под земли высоким столбом, теряясь где-то высоко в небе. Аривад обычно, чтобы поговорить с духами либо садился посередине святилища, либо закапывался в песок и лежал так часами. Никакого ритуала не было: древние боги давно ушли, уступив место Девяти Матерям.

С того дня Эмхир большую часть времени проводил там, но при алтарях не было прежнего спокойствия: непрестанно сновали духи Пустыни, иногда их можно было увидеть, иногда они оставались незримыми и присутствие их можно было только почувствовать.

Какой-то древний призрак говорил Гарвану:

– Я узнал тебя, узнал! И твои инээды не новые гости в этих краях. Многое помнит Пустыня, да не все!

Другой дух, шелестя богатыми одеждами и позвякивая бубенцами, прицепленными к длинным рукавам, спрашивал:

– Ну что, Ворон, сладка ли тебе была слеза Пустыни?

Эмхир не заговаривал с духами. Чувствуя себя ослабевшим и запутавшимся, он только слушал их многоцветный шепот.

***

Казалось бы, в Скарпхедине ничего не изменилось, и он оставался прежним преданным Вороном. Он быстро отошел от пребывания в Обители Мрок, хотя и не мог оставить мысли о Провидице. Не было среди его друзей человека, кому бы он поведал все. Его учитель - Орм, за все время не сказал ему ничего о том, что случилось. Его словно бы ничто не волновало, и он продолжал жить, как жил и прежде, следуя за солнцем.

Эмхира в Гафастане не было, и, несмотря на то, что Провидица сказала, что он жив, никто по-прежнему не знал, где он находится. Иногда Скарпхедина обуревали сомнения: для взора Мрок живым мог казаться и умерший, но еще не поднявшийся в более высокие миры. С каждым днем угасала надежда найти Эмхира, и Скарпхедину казалось, что ничего хорошего Гафастан теперь не ждет. Наверняка бы Фьёрлейв стала требовать, чтобы вместе со Сванлауг правил кто-то новый; не исключено было, что Фьёрлейв попросила бы нойрин отойти от дел и попыталась бы поставить над городом своих людей.

Так он думал, сидя на выступе фундамента дома рядом с садами Этксе. Высокая стена отбрасывала синеватую тень, еще не успевшую отползти прочь под безжалостными лучами солнца. Пахло пылью, и временами сухой ветер приносил чуть слышный аромат цветов.

Тяжелые мысли лежали на душе у Скарпхедина: образ Провидицы не оставлял его, призраки подземелий Храма Мрок обступали его, как только садилось солнце.

«Кому мы служим?» - спросил себя Скарпхедин. Прежде он не задумывался: ему казалось, что он, как и всякий Гарван, служит всем Девяти Матерям сразу. Теперь же он склонялся больше к тому, что им покровительствует Вурушма или сама Вафат. Он вытащил из ножен кинжал со скупо украшенной рукоятью; лезвие ловило серебристые блики. Скарпхедин невольно вспомнил, сколько крови испил этот кинжал, но все жертвы этого клинка справедливости сливались в нечто безликое, так что Ворон не чувствовал ни раскаяния, ни жалости. Ему вспомнилась и последняя жертва: сын шаха, еще совсем юный. Казалось бы, теперь Скарпхедин должен был сожалеть о содеянном, но с удивлением обнаружил, что ничего не испытывает. Он воспринимал Бургэда как врага, несущего опасность его народу, и словно бы неведомый зверь ощеривался у него в душе, не позволяя даже допустить мысль о человечности. От этого Скарпхедину стало еще тяжелее: разум противоречил чувствам, и чувства оказывались более хищными. Это пугало его и тяготило.

Легкий шорох послышался совсем рядом.

– Я не стану спрашивать о том, что тревожит тебя, Скарпхедин, - сказала Мьядвейг Протравленная, - но о чем ты думаешь, мне было бы интересно узнать.

Расправив темные одежды, Мьядвейг села рядом со Скарпхедином.

– Не знаю, Мьядвейг, - он осторожно вдохнул терпкий аромат, исходивший от нее.
– Я уже ни в чем не уверен, и не знаю, кто я ныне и что могу. Во мне будто что-то изменилось, но я не вижу, чтобы это было мне на пользу.

– Все хорошо, - ответила Мьядвейг, глядя на Скарпхедина, чуть наклонив голову набок.
– То, что ты видел, то, что почувствовал - твое ли это? Едва ли. Ты боишься зверя внутри себя, но зверь этот на цепи, иначе ты не пребывал бы в мрачных раздумьях сейчас.