– Жрица Мрок сказала, что Тид простила меня, но кара Мрок с меня не снята.

– В этой жизни тебе беспокоиться не о чем, ибо жизнь твоя конечна. Ты можешь оттого грустить или радоваться, но торопить события ты не должен, ибо нужен здесь, пока живешь.

– Да, это мне известно...

Мьядвейг помолчала, подняв лицо к небу. Скарпхедин был уверен: она улыбалась.

– Ты знаешь, не так уж и плохи твои дела. До сих пор помню, как Орм пришел ко мне, потеряв всех, кого любил, он просил меня наградить его ядовитым поцелуем, чтобы не мучиться боле...
– Мьядвейг усмехнулась, - но я не дала ему умереть. Тогда я сказала ему: «следуй за солнцем», и, как видишь, до сих пор он верен моим словам.

– Мне тоже следовать за солнцем?
– Скарпхедин удивленно посмотрел на Мьядвейг.

– Нет, - засмеялась она, - хватит с нас упивающихся светом или тьмой, молчаливых и одиноких. Отпусти свои печали, перестань метаться, подчинись потоку жизни. Ты, как и твой род, многое можешь, а вместо этого гоняешься за призраками. Я предчувствую, что будущее Триады не будет спокойным, а это значит, что среди самих Воронов может случиться что угодно. Тем, кто будет прав, понадобится поддержка. И именно твой род встанет на сторону тех, за кем должно быть будущее Триады. Ты еще встретишь свою Провидицу, но не здесь и не в это столетие. Так что смирись и следуй пути, который принесет благо Триаде.

– А у меня есть выбор?
– горько усмехнулся Скарпхедин.

Мьядвейг помолчала, смерив нойра долгим взглядом и ответила:

– Разумеется. Но я верю, что лучшее в тебе победит. Не гневи Матерей Пустыни.

– Эмхир не гневил - и что с ним теперь? Какие силы он затронул?..

– Это не он затронул некие силы, а они его, как я понимаю, - ответила Мьядвейг.
– Интересно только, зачем... На самом деле, в Триаде немало несчастных счастливцев, на которых у Матерей Пустыни свои виды.

– Среди смертных или Бессмертных?

– Не знаю, за смертными труднее следить. А Бессмертных Матери Пустыни любят. Вот, например, я должна уже давно почить в объятиях Вафат, но Тид меня не отпускает. И я не знаю, отпустит ли когда.

– Без тебя Гафастан будет уже не тот, что прежде.

– Возможно. Но ни тебе, ни мне того не увидеть.

Мьядвейг тяжело поднялась, снова расправила свои темные одежды. Глухо звякнули браслеты и бусы из мелких ракушек.

***

В тенистых зарослях у реки слышно было звонкое щебетание синих ласточек. Иногда ветер, тревоживший ветви деревьев, срывал с них листья, и они желто-зеленым сухим дождем осыпались на укрытую травой землю, путаясь среди темных камней и тонких стеблей редких цветов.

Лиггар прилег, опустив голову на колени Сванлауг. Теперь он изредка наведывался в Гафастан, и они с нойрин больше не встречались в доме Зэрмелис. Лиггар уже не был столь красив и молод, суровые ветра пустынь иссушили его лицо, сделали черты более темными и резкими. В волосах появилась проседь. И только глаза оставались прежними, светящимися, хризолитово-зелеными.

Когда Лиггар усмехался, суровая складка тонкой морщины всякий раз расчерчивала его щеку:

– Пройдет еще несколько лет, Сванлауг, и ты не захочешь меня видеть.

– Лиггар, зачем ты так говоришь? Пока ты жив - я буду любить тебя. Когда ты умрешь, я буду любить твой образ и ждать новой встречи.

Она помолчала.

– Отчего ты не послушал меня, Лиггар? Ты мог бы жениться, у тебя могли быть дети, я не обиделась бы. Твоя жизнь была бы более легкой.

– Нет, Сванлауг, - отвечал Лиггар, - как я могу? Мое сердце, моя душа, мое тело живут благодаря тебе, живут ради тебя. Стоит мне только подумать о тебе, как сердце начинает трепетать, а душа наполняется бесконечным сиянием. Стоит мне прикоснуться к тебе, как мои уставшие мышцы снова наполняются силой. Я не мыслю иной женщины, кроме тебя. На иную я не могу смотреть, и я бы не смог, ведь прикоснувшись к ней, я бы потом осквернил тебя своим прикосновением. Ты, Сванлауг, для меня все. Я хотел воспеть тебя в стихах, но не смог, ибо в мире нет столь прекрасных слов... а если бы я даже осмелился, я всего лишь смертный, и слова мои - слова простого смертного, что рассыплются в пыль, быстрее, чем ты успеешь их вкусить.

Сванлауг нежно улыбнулась и провела рукой по жестким волосам Лиггара. Во взгляде ее крылась глубокая печаль, и глаза нойрин казались едва заметно покрасневшими, точно она не спала много ночей.

– Что-то терзает тебя, Сванлауг. Что-то стороннее, скажи мне, что случилось? Что тревожит тебя?

Сванлауг поджала губы, затем, словно решившись, произнесла:

– Ты знаешь ведь, наверняка знаешь...

– Что?
– Лиггар сел и взял нойрин за руку.

– Уже давно пропал Эмхир... Как без него Гафастану?

– Ты теперь будешь править, разве нет?
– Лиггар поднял брови.

Сванлауг покачала головой, глядя, как с ветки миндального дерева спорхнула ласточка.

– Как я могу? Нет. К тому же народ не признает одну меня. Даже Фьёрлейв правит с Сигданом... Я не хочу выбирать никого иного. И даже если так...
– она вздохнула.
– Говорят, его убили, но Скарпхедин говорит, что он жив. Я хотела бы верить, но вестей нет, ничего нет, и с каждым днем надежды все меньше...

Лиггар поцеловал руку Сванлауг.